«Неизвестно, долго ли еще милиция продержится на таком стрессе»
- 4.11.2020, 16:03
Впечатляющий рассказ смелой минчанки.
Оксана признается, что до прошлой недели не считала, что она вправе вмешиваться в события, которые разворачиваются в стране. Однако эти события сами вмешались в ее жизнь. Женщина утверждает, что 26 октября ее схватили на улице во время прогулки с ребенком. Теперь ее ждет суд: Оксану обвиняют в участии в несанкционированном массовом мероприятии. Заседание пройдет 18 ноября, женщина готовится к нему с адвокатом. А пока журналисты tut.by узнали у нее подробности этой истории.
— Все произошло на улице Аэродромной, неподалеку от жилого дома «Диадема», — рассказывает Оксана. — Я живу по соседству. Дворы у нас очень активные — и вечерние чаепития, и концерты проходят. Эти мероприятия я посещала, а вот в митингах и маршах участия не принимала, потому что не чувствую морального права — я не могла голосовать, я гражданка Российской Федерации, по сути, иностранка. Это моя боль, потому что наполовину я белоруска и люблю эту страну.
Женщина говорит, что не была приверженцем какой-либо идеологии и с интересом относилась к разным точкам зрения:
— Митинг «ЯМЫБатька» тоже наблюдала, пообщалась с этими людьми — очень любопытный опыт получился. Спокойно отношусь к разным мнениям и всегда готова их услышать, если они высказаны в адекватной форме.
Я долго жила в центральной части России, поэтому привыкла к тому, что внутри одной страны могут быть люди с очень разными ментальностями и представлениями о культуре.
При этом я, конечно, живой человек — и вижу, что происходит, делаю выводы. На работе все время слышишь от коллег — то мужа задержали, то сын пропал. Закрыть на это глаза, не сочувствовать, не вовлекаться эмоционально невозможно.
О событиях, которые случились утром 26 октября, женщина рассказывает детально и спокойно. Говорит, что пост, который разлетелся по Сети, писала на эмоциях — и в нашем диалоге делает пояснения к нему:
— Мы с сыном, ему 12 лет, вышли на прогулку с собакой. Позже сын отвел пса домой — и мы продолжили гулять. Он катался туда-сюда на велосипеде, а я шла поблизости.
Увидела соседей, которые стояли в цепи солидарности. Подошла, перекинулась парой слов и пошла дальше. Подъехал сын, сказал с детской непосредственностью: «Мам, там полный двор «тихарей».
К сожалению, дети давно понимают, кто это и что происходит в стране. Я преподаватель и вижу, какими стали игры. Иногда ученики становятся в сцепки, иногда выбирают, кто будет «злым омоновцем», а кто жертвой. Включают во время перерывов между уроками «Перемен» Цоя…
Так вот: я дико себя корю, что не прислушалась к сыну. Подумала: ну увидел какую-то компанию в маске — вот и решил, что это «тихари». Вот такая, мол, деформация мышления у современного ребенка. Сейчас так стыдно, что я ему не поверила, как-то даже с ухмылкой на его слова отреагировала, — расстраивается женщина.
Через некоторое время Оксана, по ее словам, решила двигаться в направлении дома, сын поехал вперед на велосипеде.
— Я шла абсолютно не торопясь и не понимая, что ситуация становится опасной, — вспоминает Оксана. — И вдруг на нас побежала толпа — те, кто стояли в цепи солидарности. Я оборачиваюсь — вижу синий бус, из которого вылетают силовики. Верчу головой, чтобы найти ребенка. Вижу, что он отъехал уже на довольно большое расстояние, стоит и смотрит на меня. Кричу ему: «Женя, бус, езжай вперед!».
Еще с минуту тормозила — смотрела, как он уезжает. Хотела убедиться, что с ним все будет в порядке. А потом побежала вместе со всеми.
За спиной слышу топот и крики: «С**а!». Это очень страшно. Бежишь со всех ног, а голова просто взрывается от мыслей. Боишься толкнуть кого-то — и повалиться всей толпой. Боишься за ребенка — как он там, что с ним. Не понимаешь, что делать: бежать вслед за ним или в другую сторону, надеясь, что он, как умный мальчик, сам спрятался?
Оксана признается, что оценить ситуацию адекватно в таком состоянии невозможно. Поэтому она была абсолютно уверена, что в какой-то момент ее сильно ударили в спину — именно поэтому, думала женщина, она и полетела с размаху на землю.
— Потом нашлось видео, где есть этот момент, — рассказывает Оксана. — Оказалось, что никто меня не толкал и не бил (Оксана предоставила редакции видеофрагмент для ознакомления. — Прим. редакции). Я просто обернулась, чтобы понять, что происходит сзади — и в этот момент споткнулась. Потеряла равновесие и на большой скорости, изогнутая вся, полетела на асфальт.
Тут же подлетел силовик. Я услышала: «Вставай, поднимай телефон, руки за спину». Я даже не видела, что уронила его, замешкалась как-то. Тут же крик: «Быстро давай!».
Потом заломили руку и повели к бусу. Пока шли, крутила головой — вдруг увижу сына. Мгновенная реакция: «Голову опустила!».
Оксана запоминает все эти детали и реплики, потому что женщину поразила грубость и агрессия, которые, по ее мнению, были совершенно ничем не обоснованы. Дальше было хуже:
— Когда зашли в бус, надо было идти прямо по мужчине — он лежал на полу. Пытаешься пройти как-то, чтобы его не задеть, а это практически невозможно. Кричат сесть на пол — трудно понять, как это сделать, если тут лежит человек. Попой нащупала какой-то выступ — ступеньку что ли. Ноги стараешься, пока можешь, держать на весу, потому что в моем сознании не укладывается, как это — стоять на человеке.
Пока мы сидели и ждали, силовики выловили еще несколько человек. В том числе мужчину, которого в бусе начали бить. Как я поняла, они нашли в его телефоне какой-то чат или другую информацию, которая, по их мнению, его скомпрометировала.
Били и требовали сказать на камеру, что он организатор. Чего организатор, я так и не разобралась. Я до этого никогда не видела, чтобы человека били, у меня было шоковое состояние. Мужчина отказывался это говорить, его связали и бросили на пол. Дверь закрылась — и мы поехали.
Во время поездки Оксана немного оправилась от шока и попыталась построить диалог:
— Я заметила, что силовики не разговаривают — они только кричат. Все время на взводе, на эмоциональном надрыве. У меня сложилось впечатление, что они боятся вступать в нормальный человеческий диалог, — отмечает Оксана и объясняет, почему у нее сложилось такое впечатление. — В какой-то момент, когда один из них снова начал на меня кричать, я попробовала ответить спокойно: «Я же хорошо слышу вас. Зачем вы кричите все время? Не надо кричать. У вас все хорошо?».
Он подскочил, как будто его обожгло: «Где твой телефон? Дай телефон посмотреть!». Вот, говорю, там мой телефон лежит — смотрите.
Берет телефон, находит домовой чат, который, естественно, разрывается — и там куча негатива в адрес силовиков. Он начинает это читать, кричать на меня, я тоже становлюсь «организатором».
Пытаюсь объяснить, что я не только не организатор, но даже в цепи не стояла — просто гуляла с ребенком и он сейчас остался один на улице.
В ответ — снова крик: «Что, допрыгалась? Теперь ребенка твоего изымут!». Я выждала, говорю: «Хорошо, я поняла. Я допрыгалась, у меня заберут ребенка. А у вас как дела? Что с вашей семьей?». Он кричит: «Моя семья спокойно жить не может из-за таких, как вы, ее затравили!». Я отвечаю: «Да, а почему? У нас в доме живет силовик, его семью никто не травит. Что же у вас случилось?».
Он запнулся как-то, а другой давай орать: «Не разговаривай с ней! Быстро сядь ко мне и не разговаривай!».
И я поняла, что их держат на взводе, на стрессе, в состоянии нервного перевозбуждения — и не дай бог из него выйти.
Оксана говорит, что сначала их привезли в Октябрьское РУВД (после других задержанных отвезли в ЦИП на Окрестина. — Прим. редакции), где ее допрашивали несколько человек — «кто-то в форме, кто-то в штатском, никто не представился».
— Видно, что некоторым это нравится, — говорит Оксана. — По-моему, они получают удовольствие от власти. Допрашивают учителя гимназии, физика-ядерщика, инженера, дизайнера…
Один из тех, кто меня допрашивал, спрашивал, «зачем мне это было надо». Я снова сказала, что просто гуляла с ребенком. В ответ прозвучало: «Что, не знаете, где гулять надо? Моя жена знает. Она и близко ни к каким сцепкам не подойдет».
Я ответила, мол, неужели для этого нужно замуж выходить? Чтобы знать, где можно гулять, а где — нет, и жить по инструкции.
Оксана говорит, что ее ремарка спровоцировала только раздражение. Как, в принципе, и любая попытка адекватного разговора:
— Если честно, мне кажется, что ими руководят два сильных страха. Первый — что их семьи начнут травить. Они так часто об этом говорят — и все одно и то же, как под копирку, что у меня появилась мысль: может, им это внушают? Второй — что, не дай бог, их заподозрят в инакомыслии, измене режиму. Как долго можно держаться на таком стрессе, я не знаю.
Женщина вспоминает, что во время допросов не раз всплывали угрозы:
— Требовали информацию о людях, с которыми меня задержали. Угрожали тем, что ребенка изымут и он будет жить в детдоме. Что меня ждет шесть лет тюрьмы, что я буду «рубашки милиционерам шить».
Я отвечала, что это ничего страшного: «Работала учителем, поработаю и швеей. А по поводу ребенка: я сама работаю в приютах. Провожу там занятия для детей по волонтерской программе. Ребенок мой приходил к деткам в гости, а теперь поживет с ними. Я все поняла. А почему вы кричите?».
Видимо, этот подход их обезоруживает. Швеей быть не боится, детдома не боится, на крик не реагирует — непонятно, как действовать дальше.
В какой-то момент мне сказали, что я могу идти домой. Видимо, потому что я мать-одиночка несовершеннолетнего ребенка. Всех остальных, кого задержали в тот день вместе со мной, я нашла в списках Окрестина.
Дома Оксану встретили пес и сын — целые и невредимые. Мальчик сообразил забежать в чужой подъезд (друг по двору когда-то сказал код от домофона), дождался, когда бус уедет, а потом пошел домой.
— Он искал меня, но не нашел. Конечно, очень переживал. И переживает до сих пор. Маму не защитил, не помог — сел и уехал. Мы обсудили все это, я сказала, что мне стыдно за то, что я его не послушала. И что я, напротив, горжусь тем, как он поступил — сделал именно то, о чем я просила, не стал добавлять мне причин для переживаний.
Но что бы я ни говорила, уверена, что эта тема в нашей жизни всплывет еще не раз. В голове у ребенка закрепился страх в любой момент остаться без мамы. А еще осталось клише: представитель правоохранительных органов — это опасность. И это очень нехорошее клише для всех детей нашей страны.