В Беларуси не водятся хомячки, зато есть ручные бизнесмены

• 16.03.2011, 12:22

Под колпаком спецслужб сформировался средний класс, который все понимает, но на рожон не лезет.

Вечерняя подсветка работает в Минске даже в глубине спальных районов. Трудно сказать, зачем она нужна. К 9 вечера на улицах почти ни души. И даже в центре. Правда, небольшая кучка молодежи толпится в очереди у крыльца роскошной гостиницы Crowne Plaza. Здесь же казино и ночной клуб Next — говорят, лучший в городе, пишет в «Новой газете» Павел Каныгин.

Мой давний минский приятель Миша, школьный учитель истории, кивает качку на фейс-контроле, и вот мы внутри. В зале не протолкнуться, длинноногие девицы, нарядные парни, ухает модный московский бит. Миша на ходу приветственно обнимает какого-то ускоренного спидами чувака: «Константин, — кричит мне в ухо Миша. — Сын замдиректора тракторного завода». Машинально оглядываюсь на Константина: хипповская козлиная бороденка, полурасстегнутая мокрая рубашка, шляпа, в носу кольцо. Хорош, думаю, сынок. «Жора, дорогой!» — орет навстречу уже кому-то другому Миша и уводит меня в сторону. Протискиваемся в чил-аут…

Я звал в этот клуб своих новых знакомых — студентов, отчисленных за участие в демонстрации 19 декабря. Все обещали прийти, но за час-два до встречи у каждого вдруг обнаружились неотложные дела, заболела мама/бабушка/голова. А хотелось неформального общения и отключиться, наконец, от политических историй. Но они, похоже, пронизывают в Беларуси все и даже гламур.

— Да динамо это, расслабься. Эти твои ребята никогда бы сюда не пришли, — светски успокаивает Миша. — Оппозиции западло общаться с альтернативной стороной… Они тусуются на квартирниках, пьют водку и слушают свои национал-патриотические рок-группы.

— Подожди, — удивился я. — Какой еще «альтернативной стороной»? Ты чего теперь, за Лукашенко?

— Да ты е…ся, — обиделся Миша. — Я вообще ни за кого. Да тут все ни за кого, живут потихоньку, работают, на рожон не лезут…

Миша перечисляет завсегдатаев клуба: крупные чиновники, заместители министров и милицейские шишки, главы госпредприятий и их родня, топы МАЗа и тракторного завода. Их дети. «Вот они, вся элита и верхи, золотая молодежь. Все здесь!» — объяснил Мишган.

К нам подсаживается Жора, парень лет 25. Слушает, о чем мы говорим. Отхлебывает «лонг-айленд» (или что там у него в стакане?) и, вздыхая, замечает:

— А я не лезу в политические дела. Это неинтересно, и в нашей стране, как все знают, крайне бесполезно…

— А, — говорю. — И у вас тоже папа на тракторном заводе работает?

— Папа давно на пенсии, — нахмурился Жора. — А я работаю ведущим экономистом на МАЗе.

За наш столик присела загорелая брюнетка модельной внешности с глубоким декольте. «А это Вероника, — знакомит Жора. — Тоже сотрудница нашего предприятия». Девушка улыбнулась своими пухленькими губками.

— В какую смену работаете? — не удержавшись, зачем-то спросил я.

— Вероника мой ассистент, — смущенно вмешался Жора.

Так, в общем, за моим столом собрался весь цвет республиканского госсектора. Вероника, как и положено ассистентке, в основном молчала. Миша тоже молчал, но скорее по агностическим мотивам. А вот Жора надумал открыть душу.

— Знаешь, — объяснял он свои мысли, — Лукашенко, конечно, многим надоел, но его дело верное, надо постепенно двигать страну, без резкости приучать темный народ. Мы же зажаты двумя монстрами: тут Россия, там Запад. Надо умело балансировать, а то сожрут!

— Так, может, пусть сожрет достойный?

— Нет-нет, — отрезал Жора. — Нет достойных, есть хозяйственные интересы. Что, скажем, станет с МАЗом в условиях свободной торговли? Завод должен будет конкурировать, потребуется жесткая оптимизация, тысячи потеряют работу…

— Жорик, — обеспокоенно протянула Вероника. — Значит, и тебя уволят? И ты не поедешь со мной в Прагу?

— Дура, — разозлился Жора. — И ты не поедешь.

Надо сказать, все эти откровения белорусской «гламурной массовки» звучали совсем знакомо. Года четыре назад такой же отдельной от страны жизнью существовала «массовка» Москвы и Питера. Но целая масса причин сломила устои, привив русскому гламуру острокритические взгляды на вещи. По крайней мере моду на них. Но при всей открытости с Беларусью границ и вторичности белорусского мейнстрима эта мода второй год никак не доходит до Минска.

И учитель истории Миша здесь до сих пор тянется к мажору Жоре. А не наоборот. Хуже того — между Мишей и Жорой совсем, кажется, нет средней переходной прослойки, скажем, в виде хомячков — основных по численности носителей гламура и мейнстримного протеста. Ну нет в Беларуси хомячков-по-требителей, этих трусливых в жизни и смелых, революционно активных в интернете граждан. Нет класса потребителей, готовых хотя бы в онлайне защищать свое право на цивилизованное насыщение. Некому поднимать волны возмущения в блогах и хоть как-то урезонивать власть. Что при достаточно высокой доступности интернета в стране было бы вполне возможно. Хотя, конечно, дело не только в хомяках, а Беларусь, наверное, предстоит идти другим путем.

Сегодня в республике главными носителями протеста принято считать молодежь до 25. За протесты их отчисляют из вузов, по волчьему билету выкидывают с работы. Старшие и закаленные оппозиционеры этим репрессиям, по-моему, скрыто даже рады. «Нашей молодежи уже нечего терять!» — эту мысль в Минске я слышал от многих. Но мне почему-то кажется наоборот: ей тут просто не за что цепляться. И большинство срывается за границу или идет Мишиной дорогой.

Вы удивитесь, но еще пару лет назад, пятикурсником БГУ, он был радикальным националистом-оппозиционером.

Мы познакомились в 2006 году, вскоре после предпоследней в истории республики крупной демонстрации против Лукашенко. Миша тогда чудом ускользнул от ОМОНа — в колонне молодых патриотов. А патриотом он был ярым. В магазинах и кафе говорил по-белорусски, причем большинство местных его не понимало. Гостей из России поражал своей любимой историей про то, как литовско-западнорусский князь Ольгерд трижды осаждал Кремль, опустошая окрестности и нынешнее Подмосковье. («Трижды белорусские копья вонзались в белые стены, напоминая великому московскому князю о силе его западного соседа!» — орал выпивший Миша.) Миша, конечно, приукрашивал слегка. Но на малознакомых с путаной летописью тогдашних княжеств рассказ о белорусской агрессии производил плохой эффект. В ответный визит на одной московской кухне Мише даже сломали нос.

Миша часто приезжал в Москву, всасывался в местный ритм. В общем-то, как нормальный человек, пусть и белорус, он стремился к сытой жизни. Наконец, в Москве у него случились любовные отношения. Девушка поставила ультиматум, чтобы по окончании срока отработки по распределению (это практикуется в республике) он переехал к ней. Но, думаю, он и сам был не против. Родители девушки обещали помочь с работой. И весь его патриотический пыл постепенно угасал. Все больше его волновали темы прав и свобод в России — как бы не попасться без регистрации кровожадным ментам, почему такое дорогое жилье…

Насовсем в Москву он переедет уже этим летом. Причем это не будет бегством или политической эмиграцией. Из вшивого гордого историка в Минске Миша, кажется, решил стать сытым недовольным хомячком в Москве.

— Здесь мне некуда приложиться, — говорил мне Миша. — На учительскую зарплату я даже в Турцию не съезжу.

— Так найди хорошую работу, — говорю.

— Это которая не грязная и много платят? Все уже занято, — вздохнул Миша.

Выходя из клуба, мы снова повстречали сына тракторного босса. В медитирующей позе он сидел за рулем заведенного Mersedes GL500.

В немногочисленной белорусской элите самые скромные позиции занимают предприниматели. Само слово «бизнесмен» звучит как титул, обозначающий лояльность двору. За лояльность бизнесом награждают, за отсутствие — отбирают. После событий 19 декабря в Минске прокатилась целая волна «отъемов» и отжимов бизнесов. Отжимали в основном маленькие и средние фирмы — «крупняк», как известно, издревле под контролем семьи президента.

Глава минского Союза ветеранов-афганцев Георгий Николаевич бизнес обрел совсем недавно (небольшую сеть магазинов якобы передали ему, отобрав у одного чрезмерно либерального коммерса). И теперь, говорят, ветеран при каждом случае чествует Александра Григорьевича.

В День памяти воинов-интернационалистов Георгий Николаевич снял зал столичного ресторана «Планета». За столиками собрались сослуживцы. В том числе председатель Минского союза «моржей» Владимир Нестеренко, армейский врач-афганец. Подкатила съемочная группа республиканского Гостелерадио. Как и всюду в последние месяцы, главной темой стали протесты. По всему было ясно, что Николаевич ручается за каждого: никто из них не полез бы критиковать Лукашенко. Никто из этих пузатых 50-летних мужиков, наверное, бывших когда-то сухими и подтянутыми. На мясистых шеях — золотые цепи с крестами. «Морж» Нестеренко казался самым изящным — в строгом костюме, с элегантной бородкой. Николаевич с недоверием поглядывал на «моржа»-афганца.

— Я счастлив, что могу выйти ночью на улицу и буду в абсолютной безопасности. Кругом порядок и чистота. И этого добился наш президент! — говорил сослуживцам перед камерой Георгий Николаевич. — Нас защищает сильная милиция!

— И многочисленная! Два сотрудника на сотню человек! — поднял бокал Нестеренко.

— Государство поддерживает малый семейный бизнес, — нахмурился афганец. — Скажу за себя, мои мини-маркеты процветают; чтобы успевать, купил недавно личный внедорожник…

— «Ленд Крузер» с V-образной восьмеркой, — сообщил присутствующим Нестеренко. — И тоже благодаря президенту!

— …Но я не могу понять этих неблагодарных крысенышей, разгромивших Дом правительства: на что они хотят толкнуть нашу страну? Египетское распутье, ливийский хаос?!

— Они хотят «белорусского чуда»! — воскликнул Нестеренко.

— Товарищ Нестеренко, — не выдержал Николаевич. — Вы чего добиваетесь? Хотите испортить съемку хроники?

— Я — наоборот! — обрадовался Нестеренко. — Хочу остаться в памяти потомков приличным человеком!

Позже я спросил «моржа», зачем ему понадобился весь этот цирк.

— Это для вас цирк, — заявил Владимир Иванович. — А для меня выражение гражданской позиции, хоть какая-то честность с собой… Я закален, я же «морж», твою мать, по 45 минут плаваю в ледяной воде! Но даже мое терпение небезгранично. Пришлось выступить…

Что тут говорить… Для взрослого небедного белоруса это действительно был поступок.