Долина строгого режима

• Дарья Черкудинова, «Hopes&Fears»
• 13.02.2013, 9:01

Почему стартапы выбирают авторитарную Беларусь?

Это был страшный сон Сергея Брина. Бетонный забор с надписью «видеонаблюдение» и колючей проволокой, в которой трепыхался красный воздушный шарик-сердце — прилетел из столовой, где гуляли свадьбу и пели народное. Я искала программистов и дизайнеров из компании Ultralab, но «Яндекс.Карты» указывали куда-то за забор, а там не было ничего, кроме унылых зданий завода имени Октябрьской революции, тянувшихся вдоль реки Свислочь.

Наконец калитка открылась, и оттуда вышел не вохровец, а статный юноша в ярко-синей куртке. Его звали Евгений Валуев, он писал со своим Ultralab приложения под iOS и зачем-то выбрал это неуютное место для офиса. «У нас режимный объект, проходите».

Человеку, который не живёт в Беларуси, такой выбор может показаться метафорой местного стартап-бума, но история отношений бизнесменов и власти сложнее. Страна прославилась оффшорными программистами и вошла в мировой топ-30 в этой сфере. Три года назад программисты массово стали создавать стартапы и разрабатывать свои продукты и сервисы. Расцвету IT-предпринимательства способствовала воля диктатора.

Лукашенко душил свободомыслие, но понимал, что будущее зависит от учёных и программистов, а не от его договорённостей с Россией о прокачке и переработке нефти. Интернет-бизнес зацвёл после того, как в 2005 году в Минске открылись ОЭЗ с налоговыми льготами и Парк высоких технологий.

H&F решил изучить белорусский феномен и разобраться, как сочетается вольное предпринимательство с Wi-Fi по паспорту, выкорчёвыванием свободы слова и другими гримасами посткоммунизма.

Сентиментальные киллеры

Самая частая присказка туриста в Минске — «Как в Союзе!». С этими словами кивают на Горисполком, рассматривают трикотажные тельняшки в ГУМе, прогуливаются по улицам Маркса и Энгельса, а также проспекту Независимости, демонстрирующему мощь и основательность сталинского ампира. Здесь, в историческом центре, израильская Viber сняла офис и разрабатывает своё VoIP-приложение для смартфонов.

Такой офис можно представить где угодно: двое в серых худи играют в пинг-понг, на кухне бар с десятком початых бутылок, в коридоре то там, то тут — сентиментальные рисунки зверушек. Основатели бывают здесь нечасто и наездами.

«Белорусский убийца Skype» — так окрестил VoIP-приложение журнал Businessweek

Совладелец Viber Игорь Магазинник морщится, когда ему напоминают об этом. Прозвище приклеилось, но до убийств далеко: у Viber 170 млн пользователей, у Skype — втрое больше.

Первая версия Viber была запущена в 2010 году; у Магазинника и его партнёра, Тальмона Марко, уже был совместный проект — сервис для обмена файлами iMesh. Марко и Магазинник познакомились в израильской армии и подружились на почве хайтека.

Под iMesh им удалось найти инвесторов — «это интеллигентные образованные израильские люди с деньгами, таких полно». Вложения начали возвращаться уже через год, в том числе поэтому они инвестировали и в Viber.

Разместить разработку в Беларуси Магазинник и Марко решили в 1999 году, когда писали iMesh. Они наняли двух разработчиков в Витебске и договорились об аутсорсинге с минской компанией Synesis. «Мы не стали работать с китайцами или индусами, потому что менталитет у них другой, сложно договориться», — вспоминает Магазинник. Он лукавит — дело не только в менталитете. Час работы программиста из Индии тогда был примерно равен часу работы программиста из Беларуси; китаец обошёлся бы дороже.

Белорусская система образования удачно сохранилась с советских времён — НИИ ЭВМ, Институт радиотехнологий, спецкафедры. Ежегодно вузы выпускают 3 000 программистов. Если в 90-х их услуги покупали Apple, Microsoft или свои же эмигранты вроде Аркадия Добкина (NYSE: EPAM), то теперь в Минск переносят сами компании.

Старший программист получает в Viber на руки $3 000. «В Израиле программист стоит столько же, но я плачу за него в два-два с половиной раза больше из-за налогов», — подсчитывает Магазинник выгоду от работы в Беларуси. Его компания пока в убытке, но в 2013 году собирается тестировать разные модели монетизации, а к концу 2014 года окупить затраты инвесторов. То есть заработать десятки миллионов долларов. Viber не станет платным, но попробует премиальные сервисы; какие — пока секрет. Ещё белорусы пишут версию для десктопа, потому что это анекдот, когда киллеры скайпа проводят собеседования с программистами через Skype.

Свидание за деньги

Если компания Viber пользуется благами ОЭЗ и срезает треть издержек, будучи избавленной от платежа в бюджет, НДС и налога на прибыль, то благотворительному аукциону знакомств MaeSens только предстоит вступить в Парк высоких технологий. Инициация проходит так: презентуешь проект наблюдательному совету и, если его одобряют, можешь располагаться где угодно; в здании Парка сидеть необязательно.

«Как вам пришла в голову идея совместить дейтинг и благотворительность?» — спрашиваю у создателя MaeSens (Goodwillion в России и США) Дениса Кондратовича. Он обижается: «Вообще-то мы не дейтинг». Кондратович и его партнёр Михаил Карпицкий пакуют чемоданы на пересадочный рейс в Сан-Франциско. Они уже подняли два раунда инвестиций — их проект поддержал Грэг Кидд, который вкладывался на ранних стадиях в Twitter и Square.

Идею разыгрывать на аукционе встречи, ужины и свидания, а вырученные деньги отправлять в детдом Кондратович подглядел пять лет назад у какого-то пользователя «ВКонтакте» из Украины. Кондратович учился на IT-инженера, и они с одногруппниками открыли свою группу во «ВКонтакте» и раз в месяц проводили аукционы. Группа быстро выросла до 6 000 человек.

Люди клевали не на фотографию, а на описание человека, который выставлял на аукцион встречу с собой: «чемпион по бильярду», «научу плести макраме», «знаю тысячу и один анекдот про программистов». Но Кондратович подчёркивает, что важна также возможность свидания: «Не каждая девушка или не каждый парень согласятся с вами поужинать просто так, а тут он вроде как обязан прийти, если вы выиграли встречу с ним».

Кондратович и его соратники получали по сотне дейтинговых фотографий в месяц.

«Мы чертили бесконечные таблицы Excel, вели учёт: кто встретился, кто заплатил, чью фотографию не успели разместить, а потом предстояло ещё собрать деньги — нам их передавали прямо в руки — и отправить их нуждающимся через банк». В конце 2010 года юристы намекнули Кондратовичу, что тот занимается незаконной деятельностью, и они с Карпицким зарегистрировали компанию.

Группа раскололась, но Кондратович и Карпицкий мыслями были уже в США: «Мы установили комиссию в 20%, потому что нереально было привлечь инвестора, ничего не зарабатывая». Ежемесячно они с партнёром зарабатывают примерно по $3 400, то есть на свои деньги не прожили бы.

На выставке стартапов в Вильнюсе во время фуршета Денис узнал Грэга Кидда, который стоял об руку с женой у стола. Белорусы подошли к инвестору и начали излагать свои идеи; тот доедал салат «Цезарь» и вежливо кивал. Помогла супруга Кидда, которая заинтересовалась благотворительной стороной дела, долго задавала вопросы, а потом зашептала что-то на ухо мужу. «О'кей, вот моя визитка, напишите мне в LinkedIn и пришлите бизнес-план», — откланялся инвестор.

Летом 2012 года они поехали в Кремниевую долину, но провалились из-за неумеренного использования слова dating. Жертвователи — как правило, благопристойные семьянины — пугались от одной идеи публично добиваться свидания с юными красотками.

В прошлом году Goodwillion получил от Кидда $100 000 и сменил стратегию. Компаньоны обращаются напрямую к благотворительным организациям и поощряют их проводить аукционы адресной помощи. Весной изменится дизайн и стартует партнёрская программа с американскими благотворителями.

Кондратович не раз слышал: «Куда ты лезешь, зачем тебе Америка, мало ли какие претензии тебе КГБ выкатит». Прислушиваться к ним бизнесмен не желает: «Пока ты не касаешься политики, всё работает по правилам».

Пингвины и демократия

«Вы выбрали лучшее место в городе», — хвалит Валентин Мерзликин кафе на пересечении проспекта Карла Маркса и улицы Энгельса и пускается в рассуждения о минских заведениях. Мерзликин — гурман, он может поехать в Киев за ящиком любимого вина, потому что в Белоруссии такое не продаётся, в его инстаграме сплошь фото красиво сервированных блюд. Мне стоит немалых усилий свернуть его в сторону высоких технологий и заставить говорить о собственном проекте — мобильной игре «Демократия».

До 2010 года Мерзликин жил в Новосибирске и работал директором компании Alawar, производителя казуальных игр. Теперь бывшие коллеги чаще всего спрашивают, как уродилась картошка. Работа наскучила Мерзликину, и он начал искать способ, как ничего не делать, и пришёл к выводу, что нужно создать собственную студию. У него были накопления — $50 000, и он выбирал, где открыть бизнес: где-то в России, в Киеве или Минске. Для старта на родине денег было маловато, в Киеве не понравилось, что говорят по-украински, а в Беларуси Мерзликин почувствовал что-то родное.

Спрашиваю: «Но как же тоталитаризм, свобода слова, репрессии, неужели комфортно?» «Я из России, вы помните?» — улыбается Мерзликин. В Минске он познакомился с Сергеем Нескиным, который вскоре стал его партнёром и занимается управлением.

Первую игру компаньоны так и не выпустили. «У нас банан прыгал в коробке по джунглям, очень захватывающе», — язвит Мерзликин. Игра не подошла издателям: слишком много похожих. Зато вторая продержалась в топе AppStore несколько месяцев. «Демократию» выпустили 10 декабря, через шесть дней после выборов в Госдуму РФ. В поле 6 на 6 квадратов нужно расставить объекты — травку, барашка, избирателя, участок. Фигурки трансформируются друг в друга, появляются объекты, которые мешают пройти уровень, на поле возникают Путин, Медведев и царь-Михалков с золотой державой.

«Я подсмотрел механику в одной игре на Facebook. Мы выбирали, какие у нас будут персонажи, — признаётся Мерзликин. — Начали делать с пингвинами, как вдруг пришла идея сделать игру про политику». Он рассматривает «Демократию» как вклад в протестное движение, хотя оппозиционеры его игру будто бы не заметили. Появление фигуры «юрист» дошло до Алексея Навального через несколько месяцев и не принесло никакого эффекта. «Наша аудитория — пассивные протестующие. Те, кто не ходит на митинги, но у себя на кухне обсуждает, как всё неправильно устроено».

Таких стабильно набирается 120 000 человек в месяц. Ежедневно в «Демократию» играют 10 000 владельцев айфонов. Сейчас тема выборов ушла, но российская политика подкидывает Мерзликину всё новые фигуры. За последнее время в игре появились Ксения Собчак с конвертами, Pussy Riot, храм Христа Спасителя и другие.

Мерзликин и партнёры заработали на «Демократии» $300 000. Он утверждает, что получил предложения сделать проекты про политику США, Китая, адаптировать игру для французов и немцев. И только про белорусских политиков он шутить не собирается: «Про Лукашенко я бы и не смог смешно пошутить. Честно, не интересуюсь местной политикой. У людей такое же состояние, как в России году в 2008. Помните, тогда в политике всё было скучно и стабильно, зато проснулся интерес к бизнесу».

Количество субъектов малого и среднего бизнеса в Беларуси растёт, к концу 2012 года их было почти 100 000.

Они генерируют 23% ВВП, что на 6% больше, чем годом ранее. Три года назад Лукашенко, ознакомившись с рейтингом Всемирного банка Doing Business, вспылил и поставил задачу — войти в первую тридцатку к 2015 году. Теперь регистрация компании занимает два дня. Бизнесмену достаточно оформить заявление в исполком; можно подать в электронном виде.

Госслужащие не страдают тяжёлыми формами взяточничества. «Страна не такая большая, как России. Здесь нет стольких уровней, на которых можно воровать», — выдвигает версию Мерзликин. «Здесь я могу быть уверен, что всё будет по правилам и точно по инструкции», — вторит ему Магазинник.

Давление на бизнес со стороны государства, безусловно, существует. Но страдают от него крупные и стратегически важные предприятия. «Представьте, как вы будете отбирать IT-компанию? — усмехается Мерзликин. — Что вы получите? Десяток стремительно дешевеющих компьютеров и никакой выгоды».

Look at them

Я иду за Евгением Валуевым мимо обшарпанных заводских стен, изо рта валит пар, помещения не отапливаются. Узкий лифт, оббитый коричневой фанерой, скрипит, как несмазанная телега. Однако за дверью в офис Ultralab картинка меняется: из doom-интерьера мы попадаем в уютный лофт. Играет музыка, разбросаны оранжевые мешки-пуфы, висят пробковые доски, пристроен второй этаж, там тоже рабочие места.

«Мы не хотели в бизнес-центр. Мы хотели лофт», — говорит Валуев. Администрация завода Октябрьской революции опасалась брать непонятно чем занятых арендаторов, но два месяца уговоров и обещание ремонта сделали своё дело.

В 2009 году в жизни Валуева произошёл перелом: он отправился к тёте в Канаду и получил в подарок первый iPhone. «За два дня мы с братом собрали прототип первой игры — с помощью акселерометра нужно было уворачиваться от кубиков». Половину отпуска Валуев провёл в айфоне — ни озёра, ни Торонто не впечатлили его так сильно. Вернувшись домой, он за два года сколотил команду единомышленников, и мысли об эмиграции улетучились.

Валуев увлёкся дизайном и решил, что «работать на дядю плохо». Они с одногруппниками собирали заказы на сайты, к ним присоединились программисты — так родилась Ultralab. У компании два опубликованных приложения — iPhorisms с крылатыми фразами и Ultraweather, позволяющее накладывать на фотографии для инстаграма сведения о текущей погоде («я на Бали, здесь +32, а чего добились вы?»).

У обоих приложений пока несколько сотен тысяч скачиваний в AppStore. Зато проекты помогли Валуеву понять, в какую сторону развиваться. «Как ни странно, нам было не очевидно, что нужна плотная интеграция с соцсетями и комьюнити не появляется ниоткуда. Нужно приложить усилия, чтобы создать правильное сообщество», — рассказывает он типичные стартаперские ошибки.

Ставку он делает на сервис Gifstory — соцсеть для обмена гифками. «Когда мы увидели Vine, испытали смешанные чувства. А потом поняли, как же нам повезло», — говорит Валуев о конкуренте, который должен разогреть рынок и обеспечить успех его приложению. Vine подготовит пользователей, которые перестанут бояться коротких клипов. Про Gifstory уже написал в восторженном ключе TechCrunch, поэтому в заинтересованности аудитории Валуев не сомневается. Ещё Ultralab готовит проект в области анализа соцмедиа («Это займёт какое-то время, мы делаем всё не спеша — Беларусь!»).

Компания не собирается вступать в ПВТ. Независимость от бюрократов и инвесторов — ключевое понятие для Валуева: «У компании своя культура, свой путь и своя команда». Он ценит дружескую атмосферу в лофте и часто зазывает в гости дизайнеров, фотографов и стартаперов.

Паста и тюбик

Начальник отдела маркетинга Парка высоких технологий Юрий Деревянко открывает ноутбук и докладывает: в 2012 году Парк заработал $350 млн, а с момента основания — $1 млрд. Начинаю задавать Деревянко вопросы, но он останавливает: «Сначала досмотрите презентацию, и если что-то ещё будет непонятно, вы спросите». Ему на вид к пятидесяти, курирует IT-технологии недавно, а раньше этот полковник запаса занимался «иностранным сотрудничеством по военной части».

Его начальнику Валерию Цепкало удалось убедить Лукашенко в необходимости поддерживать и контролировать высокотехнологические компании. Цепкало до 2002 года был послом Беларуси в США, потом до 2005 года служил советником президента. Кстати, взгляд на презентацию полковника обнаруживает противоречия: развиваются продуктовые разработки, но 90% выручки Парка в 2012 году генерирует то же оффшорное программирование (год назад — 80%).

Так или иначе, объятия, в которых государство удерживает айтишников, только кажутся крепкими.

Да, налоги, стабильность и уровень цен, позволяющий платить зарплаты ниже, чем у соседей, — это прекрасно. Но режим Лукашенко держится на политических играх с Россией и её нефтью, и это зыбкая основа. Экономист Константин Сонин в «Уроках экономики» показывает, что успех диктатуры — временный эффект. Если власть не сменяется, рост экономики и даже её устойчивость маловероятны. При этом диктаторы катастрофически неразборчивы в выборе преемников.

Лукашенко уже получил сигнал: полтора года назад правительство во время девальвации белорусского рубля зафиксировало доллар на 56% ниже реальной цены. Юрлицам предписали обменять валюту за три дня по курсу ЦБ. Многие IT-компании недополучили часть выручки и стали зондировать почву насчёт штаб-квартир за границей — на случай ещё одного кризиса.

Предприниматели, с которыми я разговаривала, не похожи на жевунов и мигунов из «Волшебника Изумрудного города», каковыми выглядят белорусы в работах этнографов. Они не похожи и на шарики, запутавшиеся в колючей проволоке.

Граждане мира не привязывают бизнес к Беларуси и прагматично используют режим Лукашенко, понимая, что могут перевезти компанию в более комфортный климат. Пока им удобно в Минске, они здесь, но если что, готовы собрать вещи и уехать с берегов Свислочи в Европу или США. У каждого открыта виза в государство, которое, как они считают, может стать более удобным для предпринимательства.

Этой свободой от domestic market они выгодно отличаются от большинства русских стартапов.

Дарья Черкудинова, «Hopes&Fears»