Александр Невзоров: Я больше не подсаживаюсь в поезда, идущие в пропасть
- 2.05.2015, 9:11
Пропагандистам пора задуматься, где брать донорские уши и носы взамен оторванных прозревшими наконец зрителями.
– Я не интересуюсь политикой – я ведь наёмник. У хорошего танка башня крутится во все стороны. Он может стрелять сегодня туда, а завтра сюда. Это вопрос цены – и, скажем так, личной заинтересованности, – признался Александр Невзоров в программе «Обстоятельства» петербургского канала «ТелеДом». – На сегодняшние события смотрю как естествоиспытатель: ничего похожего я ещё не наблюдал.
Один из главных символов телевидения «времён перестройки и гласности» стал гостем проекта Аркадия Дунаева, посвящённого 30-летию «свежего ветра перемен». Именно телеэкран подарил нам самые яркие образы новейшей истории: живой генсек и первые митинги, «наши» в Вильнюсе, «Лебединое озеро» и Ельцин на танке, шоковая терапия и первые свободные выборы. На подведении итогов со словами «Россия, ты одурела!» закончилась недолгая эпоха ТВ, отражавшего реальность. Телевидение стало эту реальность формировать, и за 20 лет достигло в этом больших успехов, пишет сайт Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области.
– Когда вся эта история начиналась украинско-крымская, старых всяких волков телевизионных собрали, и им стали объяснять, что вот, ребята, - сказал он. - Не вдаваясь особо в подробности – что здесь вот надо бы поработать. При этом как бы обещалось всё. Кто-то купился. Это такая баллада о непроданной совести – непроданной, потому что за неё очень мало предлагали. Явно недостаточно некоторым. Но вот я как-то учуял в этой ситуации ту степень ответственности, которая меня не устраивала. Я вообще не люблю ответственности никакой, и всегда стараюсь её избегать. И вообще я для себя решил, что не буду подсаживаться в поезда, которые на такой скорости идут в пропасть, .
- Опыт уже показал, что нет предела «количеству телевизионной ахинеи», которую готова воспринимать аудитория. ТВ применяет самые простые технологии, сложные конструкции уже не нужны, – считает «ветеран информационных войн». Но пропагандистам, предупреждает Невзоров, уже пора задуматься, где брать донорские уши и носы взамен оторванных прозревшими наконец зрителями.
- Ситуация достаточно хороша, чтобы ею не надо было управлять. Это удобно! Нужно лишь минимальное управление – когда публике объясняют, что она думает, из телевизора. Здесь телевизионщики вошли в дикий вкус, им это очень нравится. Они никогда не имели таких рейтингов – потому что шли по пути усложнения, обогащения, многовекторности, многополюсности, многосоставности новостей. Но, как выяснилось, наибольший рейтинг имеют новости абсолютно примитивные, напичканные простым, незамысловатым и очень понятным враньём. Вот тогда они и получили свои 80% – и рейтинга главного, и рейтингов в общем. И это всем очень нравится. Но не надо ситуацию в стране целиком валить на прессу. В этом народе что-то есть, что легко поддаётся вот на эту информационную провокацию. На провокацию самым простым и самым примитивным, самым тупым, что может быть вообще в информационном поле.
Я не имею к этому касательства. И я очень благодарен ситуации, мне она нравится. Мне всё это нравится, потому что я имею возможность поизучать исторические процессы на очень близком расстоянии. Я, конечно, изучал довольно много всяких ГКЧП, заговоров, мятежей, переворотов и прочего. Но в моём наборе, скажем так, лабораторных образцов такого, как сегодня, в общем, не было.
– Вас можно назвать ветераном информационных войн? Ну, генералом-то точно.
– Я в отставке. Я как бы эти звёздочки счистил с себя. Если вообще можно быть в отставке.
– Вы сказали, что не все ваши коллеги согласились быть наёмниками…
– Нет, наёмник – это высокое, хорошее слово. Не все согласились обслуживать конкретную эту ситуацию. Да, не все ответили согласием.
– Почему? Сработал пример бойцов прошлых информационных войн, которые потом остались не у дел – или совесть замучила? Или всё-таки денег мало?
– Поймите, это нормальные наёмники, которые не обременяют себя лишними вещами типа совести, зачем им это лишний груз. Нет. Это я говорю о себе тоже. Просто было понятно, что это – дико опасная ситуация, которая будет иметь трагическое, вероятно, завершение.
Я вот когда сижу, беседую с какими-нибудь своими кремлёвскими товарищами, очень интересные бывают разговоры. Они мне там чего-то про великую Россию, рвут тельняшки, слово «Америка» очень любят употреблять, про «американские деньги». А я спрашиваю: ты тушёнку ешь? Он говорит: а при чём здесь тушёнка? Слушай, говорю: мы с тобой друзья 25 лет. Ты впутался в это говно – и когда я тебя буду прятать, мне ж тебя надо будет чем-то кормить? И вот тут градус разговора существенно понижается. Кто-то говорит: а я не буду прятаться! Будут.
– Во времена «Секунд» вы назвали работу репортёра флибустьерской – потому что в доме повешенного приходится говорить о верёвке. Сегодняшние ваши коллеги сами верёвку принесут и намылят. Распятые мальчики так появляются, и много чего ещё. Есть какой-то предел в восприятии телевизионных ужасов?
– Как выяснилось, нет. Был поставлен очень ценный эксперимент по способности поглощения аудиторией любой дезинформации, любой ахинеи. И выяснилось, что чем ахинеистее будет ахинея – тем сильнее будет потребность в следующей дозе ахинеи, и тем более высокие рейтинги эта ахинея будет приносить. То есть все те законы, по которым жило ТВ на протяжении двадцати или тридцати лет, оказались полностью опровергнуты этим блистательным, я считаю, сегодняшним экспериментом, который провели журналисты первого и второго каналов. Очень интересно. Мы уже имеем основные результаты – и это практически лабораторный опыт, за который я им очень признателен.
– Ваш «паноптикум» на фоне сегодняшнего ТВ – просто детское вещание какое-то…
– Может быть. Только я ведь очень далёк от этого, я ничего не смотрю. У меня нет такого предмета, как телевизор.
– Но про распятого мальчика-то вы знаете?
– А это мне рассказывают. Мне ж не нужно это всё видеть, чтобы представить себе, как это сделано.
– А вы не вспоминаете с ностальгией те несколько лет, когда в России было некое подобие реальной политики и реальных политиков, и…
– …свобода? Конечно, вспоминаю. Но то, что сегодня предлагает для рассмотрения Россия, с моей точки зрения даже более интересно, чем свобода.
– Если вдруг эксперимент внезапно закончится – откуда возьмутся новые «богатыри мысли и дела», на которых надеялся ещё Николай Второй на открытии первой Думы? Без телевизора-то?
– Ситуации политические в течение суток или недель вдруг вздымают с самого дна и из самых невероятных мест, людей, о которых ещё позавчера никто не знал. Посмотрите, с какой скоростью был предъявлен несчастной России Ульянов-Ленин – никому же и в голову не приходило, что ни Милюков, ни Гучков, ни Шульгин, ни думские фракции – что Россией будут владеть члены маленького, маргинального и мало кому известного, поверьте, кружка с недостаточным информационным обеспечением.
– Если принять за истину утверждение, что история периодически повторяется – мы нынче в каком году?
– Я думаю, что сейчас где-нибудь 55-й. Извините за прямоту. Но когда история переходит на второй круг, она всегда движется гораздо быстрее. Уже известны все силы трения, уже известна вся проблематика, которая может быть. Поэтому мы сейчас просматриваем всё то же самое – но в ускоренном варианте, это всё идёт в режиме комикса. Пусть это 3D-шный мультфильм, от которого тоже пахнет дерьмом, кровью, лагерями, насилием – хотя это, скорее всего, не грозит России. Но, тем не менее, это всё идёт гораздо быстрее. То есть мы увидим всё то же самое, что мог увидеть житель СССР, начиная с 54-го – 55-го года, но в существенно ускоренном варианте.
– Каким будет новый этап телевизионной пропаганды?
– Не знаю. Эту фазу эксперимента мы ещё будем иметь возможность наблюдать. Давайте не лазать пальцами в пробирку. Давайте не будем пытаться ускорять результаты эксперимента, и давайте не будем на них воздействовать. Давайте на них посмотрим. Мне тоже чертовски любопытно, чем всё это закончится.