Никогда не забудем
- Руслан Игнатович
- 19.12.2016, 17:14
Воспоминания молодого журналиста о героических и трагических событиях Площади-2010.
С тех пор прошло 6 лет. В 2010-м мне исполнилось восемнадцать. Я был студентом второго курса журфака БГУ. Президентские выборы стали первыми, в которых я получил право участвовать.
Предвыборная кампания захватила меня и как полноправного гражданина своей страны, и как человека, который своей профессией выбрал журналистику. 10 кандидатов. Андрей Санников, Николай Статкевич, Владимир Некляев…
Люди, чьи имена уже тогда говорили сами за себя. Предвыборные дебаты, хоть в них не принимал участие "главный" кандидат, были проблеском демократии. И очень не хотелось, чтобы эти проявления свободы были свернуты одновременно с закрытием избирательных участков. Лидеры оппозиции призвали людей выйти на главную площадь Минска, чтобы отстоять честь и право народа на свободную и нормальную жизнь. И десятки тысяч белорусов откликнулись на этот призыв! Кадры кинохроники, как с ними поступила власть облетели весь мир. И это все происходило в самом центре Европы.
Я был одним из участников и очевидцем тех событий. Белорусским судилищем был приговорен к 10 суткам административного ареста. Капля в море в сравнении с тем, что выпало на долю многих других. Материал, которым хочу сейчас поделиться, я начал набрасывать еще в камере. А полностью закончил в первые дни после возвращения домой. Тогда в силу разных причин, я не мог его опубликовать. Но говорят, большое видится на расстоянии. Публикую без купюр, хотя сегодня можно было бы внести какие-то правки, чтобы казаться как можно умнее. Но мне он дорог именно в первозданном виде, как фотография собственного сознания тех дней. Тем более, что в нем мне не стыдно ни за одно написанное слово.
Площадь-2010 в моей судьбе
Признаюсь, еще ни один материал не давался мне так тяжело как этот. Я хочу рассказать о маленьком кусочке своей жизни длиною в десять суток.
19 декабря 2010 года
Этот день навсегда войдет в историю Беларуси. В своем рассказе я попытаюсь максимально воздержаться от личных оценок произошедшего. Время все расставит по своим местам. И очень надеюсь, что данные заметки станут одним из кирпичиков в этом уже начавшемся процессе.
Уходя воскресным вечером на улицу, даже и представить себе не мог, что назад сегодня уже не вернусь. Родным пообещал, что буду дома как обычно. И ничуть при этом не лукавил, так как перед новой трудовой неделей планов гулять за полночь точно не имел. Да и что могло случиться со мной в шумном предновогоднем городе? В городе, где работали кафе и магазины, двигался по маршрутам общественный транспорт, манили огнями украшенные елки. Даже то, что это был день выборов Президента страны, добавляло уверенности. Ведь это означало, что к нашей стране приковано внимание всего мира. А значит, в городе просто не может не торжествовать демократия и законность.
На Октябрьской площади я оказался не в последнюю очередь и по причине чисто профессионального стремления все видеть собственными глазами. Естественно, вглядывался в лица пришедших туда людей. Это были обычные граждане, которые просто любят свою страну и по-своему желают ей добра. Среди них не было ни пьяных, ни дебоширов. По завершении голосования они вышли на улицу, чтобы выразить свою гражданскую позицию, поддержать своего кандидата, да, в конце концов, просто посмотреть и послушать, что происходит.
Но в восемь часов вечера еще никто не знал, что многим из них определены роли в совсем ином сценарии.
Площадь Независимости
С Октябрьской площади события переместились на площадь Независимости. Под звон колоколов Красного костела собравшиеся скандировали "Жыве Беларусь!". А затем народ передислоцировался к памятнику Ленину, рядом с которым была установлена звукоусиливающая аппаратура. Начался митинг. Уже значительно позже, после освобождения, я увидел видеокадры битья стекол входных дверей Дома правительства. Но в тот момент, когда это происходило, в сотне метров от эпицентра действия подобное не рисовалось даже в фантазиях. Окружавшие меня люди по-прежнему оставались спокойными и миролюбивыми.
Уже в тюрьме довелось слышать рассказы, что в толпе находились подстрекатели, говорившие: «Ну чего вы боитесь, пошли к зданию!» Но отклика их призывы ни у кого не находили. А мне так и вообще посчастливилось с подобными разминуться.
Впрочем, в глаза бросалось то, что близ памятника было мало журналистов и операторов. В это время они действительно находились у дверей Дома правительства. Одна за другой оттуда мерцали вспышки фотоаппаратов. А потом о разбитых стеклах с трибуны митинга заявил один из кандидатов на пост президента Виталий Рымашевский, назвав это провокацией. Было во всеуслышание заявлено, что проводимый митинг носит исключительно мирный характер.
Появились сотрудники спецназа. В первый раз их было мало. С расстояния было видно, что они заняли место у парадного входа в здание. А потом под скандирования митингующих "Мы адзiн народ!" и "Мiлiцыя з народам!" вообще вернулись к своим автобусам на Советской улице.
Разгон митинга
То, что случилось потом, до сих пор не укладывается в голове. Если назвать происходившее двумя словами – получается, кровавый кошмар. Если одним словом – ужас.
"Терминаторы" выбегали все с той же Советской улицы. Их было много. Очень. Со щитами и дубинками в руках они вклинились в толпу, разрезав ее на две части, как нож масло. За спинами этих роботов остался памятник. За нашими – Дом правительства. Мы оказались в мышеловке. Убегать было некуда. Лицом к лицу мы стояли минут пять. Многие, в том числе и я, успели позвонить родным и предупредить их, в какой ситуации очутились. С четвертого этажа здания парламента на нас смотрели какие-то люди. Потом потух свет.
"Это сигнал, сейчас нас будут бить", - заметил кто-то, кто уже бывал в подобных ситуациях. Сердце ускорило ритм. И действительно, "терминаторы" пошли. Прямо на толпу. Приставным шагом, не забывая постукивать дубинками по щитам. Пространство между нами и ими с каждой секундой сокращалось. Мужчинам хватило времени встать вперед и взяться за руки. Женщины и пожилые люди по возможности ушли вглубь толпы. Стали раздаваться крики. И начался ад. Людей били дубинками, они падали на колени, их опять били, но уже по головам. Ногами, щитами…
Сориентироваться в такой ситуации архисложно. Вот избитый мужчина держится за голову, он еле стоит на ногах. Я и мой друг оказались рядом с ним. Мужчина хватается за нас. Друг смотрит в глаза спецназовцу и говорит: "Что вы делаете, что творите?" В ответ молчание. Хаос продолжается. Люди, кто просто избитый, кто избитый сильно, кто, по счастью, оставшийся невредимым, очутились в "коридоре".
Это когда слева и справа стоят шеренги этих в черном. По нему нас погнали к автозакам. Кто оказывался рядом со спецназовцами, обязательно получал дубинкой. То, что увидел в этот момент, забыть нельзя, описать трудно. Женщина, поскользнувшись, падает на колени, ее бьют по голове, и она без сознания опускается на снег. Три-четыре амбала пинают ее ногами. Женщине на вид было лет 50. Ее судьба мне неизвестна… Попало и мне, когда я был рядом с входом. Те, кто уже был внутри, протягивали руки, помогая побыстрее спрятаться от дубинок.
Автозак МАЗ
Минский автомобильный завод выпускает не только автобусы, в которых мы все привыкли ездить, кто на учебу, кто на работу, но еще и автозаки – машины для перевозки зеков. Внутри огромного кунга одна комната. Окошки в решетку. Поручней нет. Зато есть лавки.
Сидячие места заняли женщины и травмированные люди. Все остальные стояли. Мы чувствовали себя селедками в бочке. Час-пик в метро по сравнению с ездой в заке – цветочки. На счастье у какой-то девушки в сумочке оказалась бутылочка с перекисью водорода. У другой были влажные салфетки. Этими средствами мы обрабатывали людям разбитые головы.
Дышать было трудно. Ощущение такое, как будто ты попал летом в парник. Люди звонили родным, знакомым, правозащитникам. Мужчина средних лет разговаривал с "Весной", а потом предложил всем, кто желает, назвать свою фамилию и имя. Благодаря этому мы не остались один на один со своей бедой. Благодаря этому, уже в первом часу ночи 20 декабря в интернете начали появляться первые списки задержанных.
Лицом к стене
Куда нас привезли, никто не знал. Все, что было видно через окошко – белый забор и еще один автозак рядом с нашим. Так и стояли мы в догадках часа два. Открылась дверь. Поступила команда выходить из машины по пять человек. Пятерками студенты идут на экзамены. А мы шли тогда еще в неизвестное здание.
Внутри нам приказали отключить мобильные телефоны, руки поместить за спину и стать лицом к стене. Тут и прошла информация, что мы в ИВС на улице Окрестина.
Девушек отводили на верхние этажи. Ноги подкашивались, хотелось спать. Сильно избитые люди падали в обморок. Их подхватывали соседи. Слава Богу, люди в погонах по двое подходили к немощным и под руки отводили их к врачу.
У стены стояли люди разного возраста. Был человек очень преклонных лет. Как оказалось впоследствии, это был профессор Георгий Лепин. Очевидно, стесняясь его возраста, милиционеры предлагали ему некоторые послабления содержания. Но профессор от поблажек отказался, заявив, что он такой же задержанный, как и остальные.
Все арестанты вели себя очень достойно. На хамство некоторых хозяев заведения, в котором оказались, не реагировали. Через несколько часов нам разрешили сесть на пол. Тогда это казалось счастьем. Многие сразу уснули. А кто не спал, мог в порядке живой очереди посетить туалет. Так, на холодном полу у каменных стен сотни людей встречали рассвет.
Составление протокола
Утром по десять человек нас стали переводить на второй этаж, где повторилось уже пройденное. В хамской манере нам приказывали становиться лицом к стене. В коридоре было много сотрудников милиции и спецназа. Как же долго минутная стрелка совершала свои обороты!
По несколько человек мы заходили в камеры. Те люди, что в сером, "пробивали" на нас информацию и составляли протоколы задержания. Те, что в черном, писали свидетельские показания. Сказать, что при этом нарушались правовые нормы, – не сказать ничего. Так называемые протоколы составлялись на всех под копирку. А самое интересное, что на совершенно незнакомых людей, которые увиделись впервые друг с другом на втором этаже ИВС, свидетельские показания давали два спецназовца.
И всем они инкриминировали одно и тоже: участие в несанкционированном митинге, выкрикивание лозунгов "Жыве Беларусь" и "Уходи"… Некоторым писали, что кричал лозунг "Уходзи". Это на каком языке, интересно?
"Мы бы вас поубивали"
Пожалуй, самыми неприятными были беседы со спецназовцами. Они существа из какой-то другой материи. Не только потому, что в касках и со щитами. Еще и мозги у них работают каким-то особенным образом.
Но поговорить с ними после того, что произошло 19 декабря, представлялось интересным. Тем более, что сняв свои доспехи, они явили окружающим вроде как обычные человеческие лица.
Я спросил у одного "черного", за что же вы людей так бьете, неужели не понимаете, что так поступать нельзя? То, что я и мои собратья по несчастью услышали в ответ, повергло в шок: "Да если бы вы еще раз вышли на площадь, мы бы вас поубивали!" У них нет ни грамма сострадания. В глазах ненависть, а в душах злоба. Их цинизму не было предела. Друг перед другом они кичились, кто круче на площади избил человека.
Писать на нас свидетельские показания у спецназовцев особого желания не было. Потому делали они все медленно. "Моя работа людей месить, а не бумажки писать", - заметил один из них. А еще они радовались зачисленной на карточки зарплате. Если они между собой не шутили, то в понедельник каждый из них имел 4 миллиона 700 тысяч белорусских рублей (1564$ на тот момент)!
Перед тем, как покинуть камеру, пришлось пройти одну неприятную процедуру – обыск. Заставили снять все ценные вещи, достать шнурки из ботинок. Прицепились даже к нательному крестику…
Суд
Мне не повезло. ИВС на Окрестина я покидал одним из самых последних вечером понедельника. Перед этим у меня "откатали" пальчики, сняли на видео. В сопровождении конвоя вывели на улицу, где нас ждал автозак. Уже не отечественный, а российского производства. По размеру он меньше нашего. Внутри не одно пространство, а несколько камер, которые закрываются на ключ. И окон нет.
Вот такая она тюрьма на шасси ГАЗа. В эдаком "лимузине" мы ехали в суд. В пути была еще надежда, что дадут штраф. Что будет на самом деле, не ведал никто.
В памяти всплывали события недельной давности на Манежной площади российской столицы. Тогда московский ОМОН задержал 65 человек из числа реальных хулиганов и дебоширов. Но на следующий день почти все они были отпущены на свободу. Так что в душах теплилась надежда, что и белорусский суд проявит к нам гуманность и милосердие. Тем более, что никакой реальной вины соответственно тому наказанию, которое мы уже понесли, никто из нас за собой не чувствовал.
Приехали. Каталажку открыли. И погнали нас куда-то глубоко вниз. Место напоминало бункер из боевиков. Стоит стол, за ним женщина в погонах. Грубо спрашивает имя и фамилию. Вещи, говорит, оставить на полу. Один милиционер тебя передает в руки другому, после чего последний закидывает тебя в камеру… полтора на полтора метра! Таких клеток я даже в фильмах не видел. Вся из бетона, небольшая ступенька для сидения, оплеванная и облеванная… На железной двери нацарапана надпись: "Я слишком молода, чтобы умирать". И там уже сидят люди. Много людей. Безумно хотелось спать. И мы спали в таких нечеловеческих условиях. По очереди, сидя на той самой небольшой ступеньке. Было слышно, как за дверью женщине за столом люди, уже побывавшие в зале суда, говорили свои приговоры. Десять суток, пятнадцать суток, опять десять и опять пятнадцать… Надежда получить штраф сразу же пропала. К горлу подкатил комок. Нет, не от страха. От обиды на нашу систему с этим "конвейером правосудия". Страшно как раз таки и не было.
Снаружи произносят твою фамилию. Ты стучишь в дверь. Человек со "звездами" берет тебя под руку и ведет наверх. Поднимаясь по лестнице, можно мельком глянуть в окошко и полюбоваться снегом, горящими фонариками… Когда судили меня, в зале было только четыре человека: я, судья, конвоир, секретарь. Дальше все происходит быстро. Отвечаешь на вопросы судьи и получаешь десять суток. Сразу! Суд даже не удаляется для принятия решения! Нет ни адвоката, ни последнего слова. Потом в копии решения суда можно почитать, что в зале были и спецназовцы – свидетели. На самом же деле их там не было. А получишь ты десять, двенадцать или пятнадцать суток – это уже как повезет, как карта ляжет.
По завершении этого фарса конвоир тебя ведет обратно в подвал. Женщине за столом говоришь свой срок, она записывает на бумажку и при этом комментирует: мало дали. А дальше новое свидание с облеванной камерой, где людей опять, как селедок в бочке. И продолжаешь спать. Сны там не снятся.
Автозак ГАЗ
И снова не повезло. Сотрудники то ли суда, то ли правоохранительных органов потеряли мой и еще некоторые протоколы! А дело близилось к ночи. Судьи уже дома смотрели любимый телевизор и пили горячий чай. Милиционеры вывели нас из камер, сверили со списком и повели на улицу, где нас встречал небольшой "бобик".
Вот она возможность позвонить и сообщить родным о происходящем. Делать это по правилам нельзя. Но вот счастье, впервые за сутки попалась милиция, закрывавшая на это глаза. Нас везли в неизвестном направлении. Где-то пересадили в автозак ГАЗ. В камеры, рассчитанные на одного человека, ногами запихивали по двое! В камеру, рассчитанную на человек семь, по пятнадцать! Было жутко холодно и тесно. Сводило ноги. И, пожалуй, именно в этот момент стало по-настоящему страшно…
На улице был снегопад. А по заку прошел слух, что нас повезут в жодинскую тюрьму. Стало не по себе. В сознании красочно нарисовалась картина перевернутой на скользкой дороге тюрьмы на колесах. Кто нас спасет? Да никто. Мы ощущали себя никому не нужными. Несмотря на то, что дверь в автозак была открыта, в камерах дышать было нечем.
Народ стал задыхаться в прямом смысле слова. Мы начали громко кричать, просить воздуха. Прыгали, стучали, пытаясь привлечь внимание. И когда народ замолчал, совсем отчаявшись, в ожидании чего-то плохого, милиционеры отважились открыть клетки. Они даже разрешили по два человека выходить из зака. Такой возможностью мы с удовольствием воспользовались. Мы не то, что выходили, мы выбегали на свежий воздух. Ртом ловили на лету снежинки. А потом и вовсе ели свежевыпавший снег – так нам хотелось пить.
Часа в три ночи вторника нас отвезли в знакомое ИВС на Окрестина, где завели в камеры и дали поспать до раннего утра. А впереди ждали очередные испытания. Опять автозак и разъезды неведомо где. В этот раз нам подфартило. Людей в клетках вновь много, но не настолько, чтобы невозможно было дышать.
На протяжении вот уже более суток, судьба тасовала нас как карточную колоду. На этот раз она свела меня с фотокорреспондентом из Санкт-Петербурга. Его зовут Александр Астафьев. Он произвел впечатление образованного, умного человека. Рассказал, что звонил в российское посольство. Ну и конечно же фотограф без своего "ружья" – не фотограф. В переполненной клетке он умудрялся нас щелкать. На матрицу его инструмента угодили и милиционеры. Спустя десять суток я узнал, что потешные агенты 007 вынудили его рассказать "правду" о митинге. Он рассказал, за что и был освобожден досрочно. И уже в культурной столице России Саша покаялся перед белорусским народом.
«Пятизвездочный отель» и его услуги
Голодным и уставшим нам, наконец, сообщили, что садят нас на Окрестина. Узников ГАЗа разбили на несколько групп и по одной отправляли на оформление. В старом здании тюрьмы произвели опись наших вещей. Еще спросили, нужно ли сообщать родным о местонахождении. Конечно, нужно, какие тут вопросы! Правда, СМСку родителям я отправил еще с колес. А вот никаких сообщений из самого учреждения они так и не получили.
Всех оформленных конвой сопроводил в новое здание. Нас поставили лицом к стене. К каждому подходил человек в погонах и распределял по камерам. Мне достался "номер" на первом этаже. Что он представляет изнутри, я знал еще со времен составления протокола задержания. Шестиместная камера, в которой я был седьмым. Зашел. Поздоровался с ребятами. Познакомился. Они меня накормили хлебом и уложили поспать. Что было с половины второго до полшестого, я не помню. Проснулся от голосов – принесли обед. В камеру через окошко далии 7 металлических тарелок с так называемым супом. Сейчас даже трудно сказать, была ли там картошка. Знаю одно, тогда я был готов съесть несколько таких паек! В ту же тарелку потом накладывали перловую кашу, переваренную, однородной консистенции, на воде. Была и котлета, мясо в которой, похоже, только подразумевалось. Хлеба было много. Через полчаса принесли ужин. Опять каша, но без котлеты. И все это дали запить чаем. Такого "чудесного" и "вкусного" напитка я не пробовал никогда. Безвкусица, отдающая хлоркой!
Вечер прошел за разговорами, прервала которые открывающаяся дверь камеры. То несли первые посылки. В них личные вещи, пресса, немного воды. В бумагах, где мы расписывались, были вычеркнуты соки, шоколад, еда. Все понятно. Этого сюда не пропускают. Режим такой. Без одеял, простыней, наволочек всемером в шестиместной камере мы переночевали. А в среду нас снова начали тасовать. Так я и еще один мой сокамерник очутились на четвертом этаже в "трешке". Там я снова встретился с Сергеем Николаевичем, с которым мы вместе задыхались в автозаке. Он был самым возрастным в нашей камере, а может и вообще во всем "Окрестино". Вторую ночь в тюрьме мы провели уже с постельными принадлежностями. А в четверг нас троих опять перевели в шестиместную камеру, на том же четвертом этаже. После в ней очутились еще два парня из моего первого "номера" и один новичок. В этой компании нам было суждено жить до конца срока.
Шахматы и гандбол
В тюрьме нужно было себя чем-то занимать. Решили использовать то, что было под рукой. У нас было много хлеба. Съесть его весь было нельзя чисто физически. Но и выкидывать этот продукт – грех. Тогда мы начали лепить из него шахматы. Не один час ребята провели за кропотливой работой, делая ушки коня более изящными… Потом фигурки какое-то время сохли на батарее. С изготовлением игровой доски дела обстояли проще. В камере не разрешалось иметь карандаши и ручки. Но у нас были таблетки активированного угля. Его передавали в посылках с воли. Кстати, посылки мы получали не только от родных, но и от абсолютно незнакомых людей. Углем на тетрадном листке мы нарисовали поле, после чего часами поочередно проводили за шахматными баталиями.
Но пока за доской тренировался мозг, дубели мышцы. И чтобы держать их в тонусе, мы начали играть в подвижные игры. Какие? Например, в гандбол. Мы поместили рулон туалетной бумаги в целлофановый пакет, изготовив таким образом мяч. А воротами служили двухъярусные нары. Так и разминались. Были шашки, поддавки, книги. Конечно, и без жарких бесед не обходились. Но что самое интересное, в любом вопросе мы находили общий язык и понимание. И конечно же, как могли, поддерживали друг друга. Ближе к концу срока вспоминали "Если друг оказался вдруг" Владимира Высоцкого. Решили, что это про нас. Ведь в нашей камере никто не скулил и не ныл. Среди нас были как православные, так и католики. Но молитва перед завтраком на Рождество 25 декабря была одна на всех. Как и кусок шоколадки с апельсином, дошедшие до нас в честь праздника. Нас объединяла вера в справедливость. И еще в то, что Господь не просто так послал нам эти испытания…
В день, когда нас селили на Окрестина, я попросил ознакомиться с правами арестованных. Из них следовало, что на каждую камеру полагались настольные игры. А самое главное – ежедневные прогулки. Первое мы сделали сами, а второго не имели. И вот 28 декабря наша камера написала на имя начальника ИВС два заявления, где требовали объяснить отсутствие прогулок и то, что на камеру не выдали настольных игр. Для такого случая дежурный на этаже милиционер нам дал лист белой бумаги формата А4 и ручку, а также назвал фамилию начальника ИВС. И что вы думаете? Не прошло и трех часов, как в нашей камере появилось начальство, держа под мышками шашки и шахматы. С нами они разговаривали по-человечески и с пониманием. Извинялись. Объяснили, что прогулок нет, так как весь персонал занят передачами. Мы поговорили и заявления забрали назад, попросив при этом, чтобы настольные игры попали и в другие камеры тоже. Получили на это удовлетворительный ответ. И даже посмеялись над тем, что получилось как в знаменитой гайдаевской кинокомедии.
При таком количестве арестованных не очень-то и ясно, кому именно присудили сутки, нам или администрации ИВС.
Последняя ночь - она бессонная самая. Под тусклой лампочкой дежурного освещения мы заполняли углем кроссворды, разговаривали о жизни. Но, в конце концов, уснули. Утром сыграли несколько партиек в шашки и поддавки уже на настоящей доске! Кто-то ел завтрак, а кто-то решил не портить аппетит перед нормальным домашним ужином. В 11 часов дня один из сокамерников вспомнил строки Евгения Евтушенко:
"Арестованный -
это званье.
Круг почета -
тюремный круг.
Арестованным быть -
признанье
государством твоих заслуг".
Через полтора-два часа мы были на свободе. Отпустили нас на несколько часов раньше положенного срока. Видимо, хотели сорвать встречу с журналистами и родными. Каждый из сокамерников вернулся в свою жизнь. Но мы обещали созваниваться. Беда, она объединяет. И эти дни из памяти уже никуда не денутся.
В конце хочется сказать главное. Спасибо всем тем людям, кто был солидарен с нами, кто помогал, кто, отрываясь от работы и учебы, ехал под забор с колючей проволокой, стоял на морозе в очередях ради того, чтобы передать нам посылку. Спасибо. Было очень приятно. Это на самом деле бесценно…