«Я ничем не жертвовала, я была с ним счастлива»

• 4.02.2018, 22:30

Людмила Абрамова вспоминает Владимира Высоцкого, отца двоих ее сыновей.

Новый выпуск программы «Культ личности» про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь «Радио Свобода» посвятило Владимиру Высоцкому, которому 25 января исполнилось бы 80 лет.

- Любя Высоцкого как я и миллионы наших соотечественников, невозможно пропустить эту немыслимую дату. Немыслимую, потому что столь почтенный возраст никак не сочетается с этим безумного таланта и творческой энергии человеком, чья жизнь оборвалась на полном скаку, на рубеже 42. Оборвалась и не оборвалась, - говорит журналист Леонид Велехов. - Потому что Высоцкого в современной России знают наизусть и обожают не только те, кто помнит его живым, кто слушал, записывал и переписывал его новые песни, едва они появлялись в магнитофонном самиздате, но и те, кто родился через много лет после его смерти. Спросите на улице любого, и он почти наверняка процитирует вам наизусть что-нибудь из Высоцкого. Этой неслыханной славе аналогов нет. И я думаю, что для тех, кто любит Высоцкого, интересны и важны воспоминания о нем людей, которые связали с ним свою жизнь, тем более прожили рядом с ним важную ее часть.

Людмила Владимировна Абрамова, мать его двоих сыновей, сегодня гостья нашей программы, вернее, наша программа сегодня отправилась к ней в гости.

Людмила Владимировна, спасибо за ваше гостеприимство. Очень здесь у вас уютно и хорошо.

- Я рада.

- Естественно, в этих стенах, в этой квартире Владимир Семенович не бывал никогда. Это все появилось много позже.

Людмила Абрамова и Владимир Высоцкий познакомились осенью 1961 года на съемках в Ленинграде: ей, еще студентке ВГИКа, было 22, ему, уже закончившему Школу-студию МХАТ актеру Театра имени Пушкина, – 23. Биография только начиналась, не очень, между прочим, удачно у него и вполне благополучно, с большой роли в кино – у нее. Ее актерская судьба, однако, не состоялась: после той, первой, большой роли было еще две-три, и из профессии она ушла, полностью посвятив себя семье, двум сыновьям, Никите и Аркадию. Высоцкого, как мы знаем, судьба стремительно вознесла через тернии к звездам.

Насколько они счастливы были в семейной жизни, продолжавшейся до конца 60-х, – на этот вопрос могли бы ответить только они сами. Но факт тот, что Людмила Владимировна была рядом с нашим кумиром в очень сложные и одновременно очень плодотворные годы его жизни, когда были написаны "Штрафные батальоны", "Корабли", "Братские могилы", "Спасите наши души", "Як-истребитель" и многие другие песни, сыграны на сцене Таганки "Павшие и живые", "Добрый человек из Сезуана", "Пугачев", "Послушайте", "Жизнь Галилея".

Уйдя из актерской профессии, она осталась человеком творческим, глубоко знающим и любящим театр, русскую культуру, литературу, прежде всего поэзию. Сама она отказывается признавать свое личностное и интеллектуальное влияние на Высоцкого в ту пору, когда этот грандиозный поэтический и артистический талант формировался. Но это лишь делает честь ее скромности и свидетельствует о ее преданности памяти нашего кумира).

- А вы можете себе представить восьмидесятилетнего Высоцкого?

- Конечно – нет!

- Почему? Он вообще когда-нибудь говорил о старости? Как-то он проецировал себя на какие-то зрелые годы?

- Как ни странно, я могу вам ответить на этот вопрос. Володе не хотелось старости. В частности, его благодарность и теплое отношение к Михаилу Швейцеру, несмотря на большую ссору, которая в свое время между ними произошла, и несколько лет они не здоровались...

- Из-за "Бегства мистера Мак-Кинли"?

- Да. Но то, что ему удалось сыграть пушкинского Гуана, – это вызвало его огромную благодарность и радость. Он понимал, что он последний раз в жизни... Во-первых, потому что он чувствовал, что конец не так уж и далек, а во-вторых, потому что он не хотел никаких старых ролей, даже шекспировских.

- А каким красавцем грим его сделал, невероятным!

- Да, да, да.

- Старости он все-таки боялся…

- В актерском отношении.

- Я понимаю, да.

0 Он вообще хотел уйти из актерской профессии не тогда, когда кто-нибудь ему об этом намекнет или режиссеры перестанут звать, а для того чтобы вплотную заняться литературой. Бросить театр ему было бы очень трудно. Он очень любил театр, в частности именно Таганку. Хотя, конечно, его воспитала Школа-студия, и у него была привязанность к пожилому поколению мхатовских актеров... Настоящий восторг, преклонение перед некоторыми из них!

- Перед Массальским, наверное, его худруком?

- Конечно! Он его любил, но...

- Массальского трудно было не любить.

- Но любовь какая-то на равных – не снизу вверх, а на равных. А вот, скажем, Грибова он просто боготворил. На его роли даже в последние годы он умудрялся иногда приходить, пусть не на весь спектакль, но чтобы посмотреть хоть фрагмент "Горячего сердца", он очень любил этот спектакль. Он обязательно хотя бы в два года раз, но выбирался, чтобы пойти и посмотреть. Настоящие мхатовские актеры – это для него было что-то! В то же время для себя он этого не хотел именно потому, что не хотел ролей старческих, пожилых... Я даже его спрашивала: "Ну, а что, ты короля Лира не хочешь сыграть?" – "Нет!"

- А вам не кажется, что, когда он достиг зрелости, он стал больше актерской профессии?

- Скажу несколько слов о главном – о двух Володиных профессиях. Я бы сказала, что их не две, а все-таки одна. Огромное количество среди тех семисот поэтических текстов, которые известны у Высоцкого, написаны от первого лица. Пусть иногда во множественном числе, скажем, как "Штрафники", но от первого лица. И это ничто другое, как система Станиславского. Сегодня, кстати, его день рождения, вечная ему память!

- Как хорошо все сошлось.

- Да! И одно из первых Володиных стихотворений, которое они потом пели хором в Школе-студии МХАТ, именно о системе Станиславского. Там даже рефреном повторяющаяся несколько раз строчка – "пройдут года, но никогда Станиславского труд не забудется!" Можно сказать, что в песнях он писал для себя роли. Потому что у него хороших, интересных ролей в молодые годы ни в театре, ни в кино не было. Конечно, это была хорошая роль, та, что в фильме "713-й просит посадку", на съемках которого мы встретились. Питерские актеры, которые были там его партнерами, не только Ефим Копелян, но и Честноков, и Корн, очень высоко Володю ценили.

- А сами-то какие актеры были, что Копелян, что Честноков!

- Да, да, да! И как-то сразу они человечески друг друга почувствовали и полюбили, и Копелян водил нас на свои спектакли, что было очень непросто в то время – попасть в БДТ. Они друг друга ценили всю жизнь, и очень любили вместе сниматься: и это несколько раз удавалось.

- Конечно, "Опасные гастроли"…

- Да, не только "Опасные гастроли", прежде всего у Полоки в "Интервенции".

- "Интервенция", конечно! Давайте, все-таки к вашим теперь взаимоотношениям. Как вы познакомились? Это ведь совершенно была история необычная.

-Я очень рано вышла замуж не столько по какой-то любви, сколько для того, чтобы не жить дома. Сказать, что я была очень дрянной человек, это почти ничего не сказать!

- Бог ты мой!

- И не сказать, что я особенно блистала умом. И случилось так, что я не была верной женой своему первому супругу. У меня случился роман. Я училась во ВГИКе. У нас была как бы совместная мастерская у Михаила Ильича Ромма, у которого в это время на старшем курсе, то есть мы были на первом, а они на четвертом... Его самый блистательный курс, его лучшие ученики, где наиболее известные имена...

- Шукшин, Кончаловский.

- Да, Вася. Андрей Кончаловский на моем курсе учился. И тогда он был не Кончаловский, а Андрон Михалков. А на старшем курсе были Андрюша Тарковский, Саша Гордон, Митта, Ирма Рауш. Это был очень сильный курс, очень! Очень интеллигентный. И Василий там, конечно, был звезда. У Васи был свой такой комплекс, привезенный из Сибири: он не любил поповщину, "жидовье", как он выражался, и московскую интеллигенцию.

- Хороший набор!

- Но он попал к Михаилу Ильичу.

- Ну, да! (Смех.)

- Известен случай, когда Вася, где-то крепко выпив… А он довольно слаб был на алкоголь, не в том смысле, что он его очень любил, а в том смысле, что на него алкоголь очень действовал, потому что Вася плохо кушал, иногда просто голодал… И вот как-то он уже ночью звонит Михаилу Ильичу в квартиру. Михаил Ильич ему открыл, увидел, что Вася хорош. Вася буквально со слезами на глазах ему говорит: "Михаил Ильич, объясните мне, как это? Я жидов не люблю, а вас я полюбил! И интеллигенции я не доверяю, не люблю, терпеть не могу, а вас я люблю!" – "Ну, пойдем". Пошли на кухню. Ромм разбудил супругу, Елену Кузьмину, да и дочка встала. Пришли все на кухню, накрыли стол, накормили Васю. И Вася ушел совершенно успокоенный. Он понял, что нет ни эллина, ни иудея, а есть люди…

Сейчас, когда мне случается проходить или проезжать мимо ВГИКа, я подхожу к памятнику, запечатлевшему Андрюшу, Васю и Генку Шпаликова, и вспоминаю любимые стихи. Мы оба с Андрюшей особенно любили Пастернака. У меня любимое было "Август" – "Как обещало, не обманывая", а у него – "Засыплет снег дороги, // Завалит скаты крыш…" И вот я подхожу, смотрю им в глаза и говорю: "Кто мы и откуда?! // Когда от всех тех лет // Остались пересуды, // А нас на свете нет?"

Когда мы с Володей уже были как муж и жена, как-то мы идем в гости, и он говорит мне: "Ты знаешь, там сегодня должны быть очень дорогие для меня люди, которых я люблю. Ты понравься им. Давай, что ли, кроссворд какой-нибудь порешаем. Он очень гордился, что я кроссворды решаю хорошо. Вот про Серебряный век что-нибудь скажи, чтобы они увидели, что ты не просто красивая Люсичка!" Мне даже как-то неловко стало, я зажалась очень. Звоним в дверь. Дверь открывает Вася, а мы, наверное, с ним год с лишним не виделись, потому что я была в Ленинграде, а Вася или снимал, или снимался. Мы бросились друг к другу в объятия, только что не со слезами от радости. И Вася кричит: "Андрюшка, Андрюшка! Людочка пришла!" Выходит Андрюша Тарковский, и тоже мы бросились друг друга обнимать. Я оглянулась на Володю и вижу, что он сияет! Он не знал, что мы знакомы. Он не знал, что мы друзья, что мы вот так друг другу нужны все.

Романа ни с Василием, ни с Андреем у меня, конечно, не было. Это была чистая дружба на почве того, что мы все трое очень любили стихи. Вася тоже очень поэзию любил. Правда, он ругал нас с Андреем, что мы на Пастернаке помешались: "Вам только Мандельштама и Пастернака, а вот Есенина вы не знаете, Кольцова вы не читали!" А вот у них на курсе был еще один молодой человек, с которым у меня случился роман. Мне казалось, что это чепуха. Больше того, мне казалось, что как раз нераздельная любовь это очень хорошо и полезно для творческого человека, а он покончил с собой. И даже стихи оставил, мое имя там фигурировало. Я попала под следствие. И следователь, которому я совершенно была не то, что безразлична, а враждебна, неприятна, меня по моей просьбе отвез на его могилу, которая была под Москвой. И я на этой могиле следователю сказала, что я выйду замуж за первого, кто произнесет формулу "выходи замуж за меня". Не за ногу схватит, не под юбку полезет, а скажет эти конкретные слова. Следователь поглядел на меня не без отвращения, но я свое слово в дальнейшем сдержала. У меня надолго никакие чувства не держались. Я даже иногда как бы считала – вот этот мне нравился три недели, а этот пять дней. Это не значит, что я с ними со всеми в койку ложилась. Просто я считала, что я на глубокое чувство не способна, и поэтому нужно такое твердое решение иметь, что я выйду замуж, буду верна и буду любить до смерти.

Приехав в Ленинград на съемки, я в группе практически никого не знала. А со своими друзьями 13 сентября была в ресторане, в Восточном зале "Европейского". Среди этих друзей были Саша Володин, художник один, очень славный, хороший человек, потом, кажется, он эмигрировал, Левкович, актер Карасев из театра Комиссаржевской. В общем, такая небольшая компания. Денег у всех было очень мало, и поели мы прилично. Короче говоря, когда мы оттуда выходили, у меня было шесть копеек, то есть на трамвае доехать от центра до "Выборгской" гостиницы, а у них по три копейки у каждого. Мы сели в трамвай, весело разговаривали. Дождик ленинградский.

Ночь уже наступает. Подъезжаем. Конечная станция как раз гостиница "Выборгская". Я вылезла, а они нет, потому что у них не было еще трех копеек, они поехали обратно на этом же трамвае. А я вышла, у меня три копейки на завтрашний трамвай до студии. Темно. Никого нет. На ярко освещенном подъезде стоит персонаж в немножко порванной и немножко испачканной кровью рубашке и судорожно вокруг смотрит. Я сразу понимаю, что пьяный. А я, надо сказать, пьяных боялась.

Я вдоль стеночки так мощусь, мощусь. Он прямо ко мне: "Девушка, у вас есть деньги?" Я говорю: "Нет, только три копейки". – "Вы в гостиницу?" – "Да, я в гостиницу", – и все норовлю к двери поближе. Он говорит: "У вас есть какие-нибудь знакомые в гостинице? Мне очень нужны деньги. Я перебил посуду, подрался в ресторане. Сейчас приедет милиция. Мне нужно заплатить быстро". Говорю: "Ну, пойдемте". Вошли в лифт. На третьем этаже жил один оператор ВГИКовский. Я к нему стучусь: "Вова, у тебя есть деньги?" Сонный такой голос: "Сколько тебе нужно?" А нужно было сто пятьдесят рублей. Это большая сумма! "Да, нет, у меня рублей десять. Ты что, с ума сошла?" На другой этаж едем, там актер Левка Круглый, тоже снимался в этой картине: "Левочка, очень нужны деньги! Страшно нужны! Сто пятьдесят у тебя нет?" Он даже меня, по-моему, по-нехорошему послал. Тогда я сняла с пальца перстень, хороший такой, большой золотой перстень с крупным аметистом и говорю: "Вы пойдите, отдайте в ресторан. Наверное, он дороже ста пятидесяти". Я пошла к себе в номер. Уселась в халате, открыла Алексея Толстого, читаю. В дверь стучат: "Это я, девушка, откройте!" Имен друг друга мы не спросили! "Нет, я уже разделась, в халате. Завтра! У вас взяли перстень?" – "Да". – "Ну, и хорошо, потом выкупим, на студии займем". – "Откройте, я говорю!" – "Нет, простите, я уже ложусь спать". А он ногой выбил дверь.

- Ого!

- В руках бутылка шампанского, шоколад. Это ему в придачу за перстень дали. "Идемте, у меня тут компания знакомая, геологи. Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж!"

- Ого!

- "Хорошо, – говорю. – Я согласна".

- Памятуя вот тот свой обет.

- Да, да. Пришли к каким-то геологам. Сидят в номере несколько человек, поют какую-то геологическую песню. Володя у них отобрал гитару, сел передо мной. И вот что такое настоящий актер, что такое гениальный актер! Он сел, ударил по струнам и запел песню от первого лица, от женского первого лица, которую в "Путевке в жизнь" поет Михаил Жаров. Он это запел на том уровне трагического темперамента, невероятного, на котором он играл потом Галилея, Гамлета, читал стихи Гудзенко и Кульчицкого и пел свои песни.

"Ох, вышла я,

Да ножкой топнула,

А у милого

Терпенье лопнуло!

Ох, ночь будет,

Ураган будет!

А если сына я рожу – уркаган будет!"

И я поняла, что передо мной гениальный актер. Я видела гениальных актеров. Я видела Жана Габена, я видела Генри Фонду, я видела тогдашних французских актеров. И наших актеров я видела. Я Колю Губенко молодого видела, как он поступал во ВГИК. Я видела, как Коля на первом курсе играл брехтовского Артуро Уи. Но то, что я увидела в тот момент – с тех пор другого такого, как он, я актера не знаю. Я была потрясена! Я не могу сказать, что это любовь с первого взгляда была, но это было сознание того, что передо мной абсолютно гениальный человек! Это было мгновенно! А поняла я, что этот человек для меня по-настоящему дорог, когда я приехала из Москвы, куда на пару дней ездила со съемок, и Володя меня встретил на вокзале пьяный, похмельный. Ему было очень дурно. А он в то время действительно был беден и ободран до чрезвычайности. У него башмаки были… Ему списали какие-то старые студийные башмаки, которые были ему велики. И он их набивал газетой, чтобы не сваливались с ноги. И кто-то усмехнулся, видя, как я с моим важным видом, прилично одетая, интересная, и вдруг такой... Я подумала: "Я убью! Убить, убить того, кто над ним сможет смеяться!"

- Обобщая годы вашей жизни с ним, вы были счастливы с ним?

- Да, я была счастлива! Конечно, бывали иногда какие-то ужасные моменты. Скажем, перед тем, как первый раз он лег в больницу, он куда-то выезжал с бригадой от Бюро кинопропаганды, и, когда вернулся, говорит: "Ты знаешь, Люсичка, наверное, я должен бросить пить. У меня эпилептический припадок был. Врачи сказали, что это провоцированная эпилепсия от алкоголизма". Вот тут я испугалась! Тут мне стало страшно! Но он честно это сказал и Юрию Петровичу. И Юрий Петрович, который все-таки Володю очень любил… У них были ужасные иногда отношения, и они готовы были друг друга убить, и Володя в него как-то и штыком запустил, в общем, всякое бывало. И Юрий Петрович про него мог ужасные слова говорить, и ему в глаза мог говорить ужасные слова, но он его любил, он его понимал.

- Мне кажется, что это были отношения отца и сына.

- Да, да, да.

- Владимир Семенович был эгоистичный человек?

- Нет! Во-первых, он был очень нетребовательный. Ему по-настоящему нужно было только одно – работать. Вот эта жажда, эта потребность – постоянная работа – была у него очень сильна. Ну, что значит эгоистичный?

- Его отношение к семье, его отношение к детям?

- Прекрасное было отношение. Он, скажем, мог спокойно стирать закаканные пеленки (у нас стиральной машины не было), если я не успевала, мог бежать за каким угодно продуктом в магазин. Моя мама к хозяйству относилась чисто потребительски и свысока, она не любила хозяйство. И вот такая большая семья, Володя бегал в ресторан, брал напрокат судки трехэтажные.

- Это такие три кастрюлечки, сцепленные дугой.

- Да, да, да. Он бежал туда, брал обеды. Он знал, какой суп любит бабушка, какое второе любит дедушка. Он иногда не брал никаких десертов, но вторые брал разные, чтобы была рыба, потому что бабушка ее любила, она была из старообрядцев. Он замечательно умел помогать, причем так, что никто и не замечал, что он помогает. Просто нужно что-то сделать – он сделает. У меня под Новый год началась грудница с первым ребенком. И врач скорой приехала за полчаса до Нового года. Никакого Нового года нам не нужно, мы ничего не соображаем, у меня температура выше 40, к груди прикоснуться невозможно. Ребенок орет, врач говорит: "Дайте водки, я сейчас сделаю компресс большой, хороший, и тогда мы разомнем грудь". А у нас водки нет. Володя говорит: "Я сейчас сбегаю в ресторан, принесу стакан". Побежал в ресторан за полчаса до Нового года! Договорился, ему налили стакан. Он с этим стаканом прибежал обратно через дорогу. Гостиница "Советская" у нас напротив дома была. И из этой водки мне сделали компресс. Ему в голову не приходило, что мужская работа, что женская работа, что кто-то обязан сделать, кто-то не обязан сделать. Это нужно – он это сделает! У Валерочки в дневниках где-то написано…

- У Золотухина.

- Да. Что вот он Володе пожаловался, Нинка ему рубашки не гладит. А Нинка тоже была актриса на Таганке, Нина Шацкая, хорошая актриса. "Ну, что, ты не огорчайся, Люся мне тоже никогда ничего не гладит". Это он просто так сказал, в утешение Валерке. (Смех.) Он мог и сам погладить, и мы с Ниной Максимовной гладили. Ужас состоял в том, что Нина Максимовна не любила электрические утюги.

У нее было два чугунных и один духовой с углями, которым она вот так махала, угли разгорались, и потом она гладила.

- Отключаясь от бытовой жизни: он много работал над ролями, над своими стихами, над песнями?

- Во-первых, он очень много работал, пока учился. Он был самый такой работоспособный на курсе и других заводил, заражал своим трудолюбием. Когда он работал в Пушкинском театре, об этом лучше не вспоминать, там делать было совершенно нечего, кроме как водку пить, чем он и занимался, за что его оттуда и выгнали, в конце концов. Но когда началась Таганка, когда Юрий Петрович поставил "Доброго человека"…

- Но Высоцкого тогда еще с Юрием Петровичем не было.

- Нет, нет, нет. Это был еще вахтанговский выпускной спектакль, еще не было и Коли Губенко.

- Да, грандиозного исполнителя главной роли, вообще, грандиозного актера.

- Какой актер! Я счастлива, что вы меня понимаете!

- Ну!

- Никто не верит, что этот старый толстый представитель коммунистической партии был абсолютно потрясающий актер!

- Грандиозный!

- Вот с кем они играли на равных! Не то, что какой-то между ними зависти, соревнования даже не было.

- Мощнейший был актер. Вспоминаю его Годунова, да и много чего еще. Пугачева...

- Так читать Володины стихи…

- Да! И так петь их…

-…и так петь их, как Коля – никто не может!

- Только Шаповалов мог.

- Да! Шопен, да! Но не все, одну определенную песню. Да, это гениальное было исполнение.

- Потому что тоже гениальный актер Шаповалов, царство ему небесное! Такой старшина Васков! Как он играл!

-Да! Это был актер именно того уровня! И вот такого уровня актеры не завидуют, не интригуют. Они просто не умеют. У них органа того нет, которым интриговать.

- Действительно Кобзон предсказал Владимиру Семеновичу, что он сам станет знаменитым исполнителем своих песен?

- Да, да, да.

- Тоже, глядя на сегодняшнего Кобзона, трудно предположить такие моменты истины…

- Я вот-вот должна была уже родить, я уже, по-моему, переходила. Надо было Никиту вовремя рожать, а я сильно перенашивала. И денег никаких совершенно. Один родственник Семена Владимировича, Леонидов…

- Очень известный по тем временам администратор театрально-эстрадный.

- Да, да, да. Он устроил знакомство с Майей Кристалинской, Мондрус Ларисой, Мулерманом и Иосифом. Они четверо были у него в концерте в программе. Первая часть – это были они, четверо, а вторая часть – это был замечательный сербский актер, естественно, из тогдашней Югославии, Джордже Марьянович, хороший актер и хороший певец.

- Красавец такой был!

- И вот Паша Леонидов нас туда провел в антракте, когда уже наши спели, и был антракт перед Марьяновичем. И мы пришли за кулисы, и Володя им всем предлагал свои песни. Поскольку Паша ему сказал, какие будут актеры, Володя как-то сориентировался – кому что. И "Колыбельную" он предлагал Майе Кристалинской. У него тогда, конечно, не так много было, но песен двести уже было, нет – сто пятьдесят было песен. Как раз буквально через несколько дней после этого знакомства с Кобзоном было знакомство с Любимовым. И когда он шел к Любимову, у него было сто пятьдесят песен написано. И Володя пел всем. И Муляру понравилось, и Майе понравилось, но она отказалась. Она сказала, что из этого еще нужно сделать песню, нужен композитор, а Кобзон выслушал, сунул ему в карман, не демонстрируя сколько, двадцать пять рублей. В то время это были большие деньги.

- Большие деньги, конечно!

- И сказал: "Я твоих песен петь не буду. Ты будешь петь сам! И вот когда ты разбогатеешь, я к тебе приду и попрошу, чтобы ты меня устроил в свой концерт". (Смех.) Мы ушли, как бы несолоно хлебавши, но все-таки двадцать пять рублей в кармане, ну, и потом на Марьяновича полюбовались. Чем Марьянович отличался от наших актеров? Он не стоял на одном месте с микрофоном.

- Он и ложился на сцену…

- Да, он ложился, растягивался, свешивал ноги со сцены.

- Необычно это было.

- Я где-то об этом написала, и ему кто-то перевел. И я от него получила письмо, наверное, лет пять назад, еще я работала в музее, и диск с его каким-то новым концертом.

- Обобщая, как бы вы определили вашу роль в жизни Высоцкого и роль Высоцкого в вашей жизни?

- В моей жизни важнее Высоцкого может быть только русская литература, на которую я с трех лет молюсь. Важнее, наверное, ничего и не было в жизни. Ну, детей родила троих хороших. Ну, друзей у меня очень много. И это все хорошо. Конечно, он меня сформировал. Я – Володино произведение. Может быть, не самое удачное, не самое заметное, но меня сделал он. Я не могу сказать сейчас, что я хороший человек. Мне тоже есть в чем каяться перед богом. Но то, что я плохим человеком не стала, – это Володя сделал.

- Вы как-то сказали в одном вашем интервью, что причиной вашего разрыва и расхождения стало то, что он уже поднялся на какую-то такую высоту, которой вы не могли соответствовать. Это действительно так было?

- Я домохозяйка, не работаю, сижу с детьми, а он знаком со всем миром. Все перед ним преклоняются. Мне было неловко. Я не могу сказать, что я комплексовала, я действительно была счастлива. Близкие друзья и из Таганского театра… Когда мы расстались, про меня весь Таганский театр забыл, кроме Вениамина Смехова, который ко мне приезжал, возил мясо, возил фрукты, учил детей петь и плясать, к себе возил. Мои дети с его детьми дружили, плясали и скакали. Я Вениамину за многое очень благодарна. Первый, кто о Володе написал, и это было опубликовано в журнале "Юность", это был он. Это было очень задушевное, теплое и искреннее, я бы сказала, признание в любви, профессиональной и человеческой. И это Володя видел. И этот журнал у Володи лежал на столе. Когда Володи не стало, эта "Юность" там лежала. Венька успел подарить ему этот журнал.

- Вы действительно последняя узнали о появлении Марины в его жизни?

- Конечно, я немножко Володю идеализирована. И зря. Ничего плохого не было бы, если бы я знала что-то. Я бы раньше ушла. Мне, конечно, трудно было уйти. Но ни о каких женщинах… Мне даже в голову не приходило, что у Володи есть женщина. Мне это в голову вошло, когда мне позвонила оставленная в то время Дупаком его супруга и не без некоторой насмешки надо мной, над Высоцким сказала: "И Высоцкий таков же, как все. У них все в театре такие". Володя мне не говорил ничего: ни о Марине, ни о других. И сперва, конечно, я обалдела – значит, он врет?! Я думала, что он никогда не врет. И тут же я поняла – он врет из-за меня. Он меня жалеет, и я вынуждаю его врать, жить двойной жизнью. И вот тогда я себя соскоблила со стен их квартиры и ушла.

- Людмила Владимировна, а почему вы так легко ушли еще до этого из актерской профессии? Это не было для вас жертвой?

- Да у меня и не было никакой профессии. Какая жертва?! Актриса я, в общем, никакая. Если бы я с Володей не познакомилась, я не знаю, чем бы я занималась. Во всяком случае, я ничем не жертвовала абсолютно! И, к сожалению, конечно, какой-то большой роли в Володиной жизни я не сыграла. И, вообще, он не человек дома и семьи как, скажем, Лев Толстой или даже Пастернак, а он человек дороги, человек работы.

- Да, я так себе и представлял.

- Он очень хорошо относился к детям. Он страшно беспокоился за Аркашу. Мне даже тогда казалось, что он просто Аркашу больше любит. У Аркаши был такой тик глазной, и Володя страшно боялся, что это что-то такое, серьезное. Он знал, что он очень пил в то время, когда я беременная была и перед этим.

-Вот это и есть ваша роль в его жизни, что вы мать его детей. И внуков сколько уже?

- Восемь внуков и пять правнуков!

- Бог ты мой!

- Ужасно, конечно, досадно, что я не могу даже запомнить имена правнуков, потому что это не совсем русские имена.

- Там ведь уже кто-то по иудейской линии пошел, да?

- Да, Наташка осталась на постоянное местожительство в Штатах давно. К нам с Аркашей она приезжала последний раз в 2006 году. И уже понятно было, что она здесь работать не будет, что она будет жить в Америке. Аркаша к ней летал. И Аркаша, по-моему, уже даже четверых ее детей видел. А пятого она родила этой зимой.

- После вашего расхождения вы следили за его жизнью? Или наступило отчуждение?

- Он у нас бывал, конечно. Но я боялась ходить в Таганский театр, чтобы меня там не хватила кондрашка или чтобы я после этого в метро под поезд не бросилась. Один раз он меня заставил прийти на спектакль, когда он сыграл Чехова.

- "Вишневый сад". Лопахина.

- Да. Он хотел, чтобы я это посмотрела, за мной приехал, меня отвез. Я посмотрела. Он спросил мое мнение, хотя его можно было не спрашивать. Он был очень хорош!

- Но ведь после "Вишневого сада" была, на мой взгляд, еще более грандиозная его роль – Свидригайлов. Или вы не видели Свидригайлова?

- Не решилась.

- По-моему, он играл просто гениально.

- Он обижался. Он несколько раз приносил билеты. И Аркадий видел, и Никита видел.

- Подводя итог нашему замечательному разговору, я задам вопрос: что такое Высоцкий в вашей жизни – ваш звездный час или, может быть, ваш крест или, вообще, это все самое главное?

- Наверное – все!

- А что стало с тем кольцом, с тем перстнем, с которого все началось?

- Его потом украли, когда я его подарила своей младшей дочери. В ее квартиру влезли. Оно там лежало, и его украли.

- Увы, но вместе с тем закономерная развязка этого романа.

- Что жалеть! Что нужно было от этого кольца, я получила.

- Оно все сделало!

Владимир Высоцкий прожил всего лишь 42 года. В 1980 году его не стало, но после, причем сразу, как сказано у другого гения, пришло бессмертие.

"Ты жил, играл и пел с усмешкою,

Любовь российская и рана.

Ты в черной рамке не уместишься,

Тесны тебе людские рамки".

Это уже Андрей Вознесенский – строки, написанные на смерть поэта в июльские дни 1980 года. Замечательно сказано: " Любовь российская и рана". В этом вся суть! И дальше…

"Писцы останутся писцами

В бумагах тленных и мелованных.

Певцы останутся певцами

В народном вздохе миллионном..."

Певца, навсегда оставшегося в этом самом народном вздохе, мы вспоминали сегодня с Людмилой Абрамовой, матерью двоих его сыновей.

Звучит песня Владимира Высоцкого "Корабли"

Корабли постоят и ложатся на курс,

Но они возвращаются сквозь непогоды.

Не пройдет и полгода, и я появлюсь,

Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода.

Не пройдет и полгода, и я появлюсь,

Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода.

Возвращаются все, кроме лучших друзей,

Кроме самых любимых и преданных женщин.

Возвращаются все, кроме тех, кто нужней,

Я не верю судьбе, я не верю судьбе, а себе еще меньше.

Возвращаются все, кроме тех, кто нужней.

Я не верю судьбе, я не верю судьбе, а себе еще меньше.

Но мне хочется верить, что это не так,

Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.

Я, конечно, вернусь весь в друзьях и в делах,

Я, конечно, спою, я, конечно, спою – не пройдет и полгода.

Я, конечно, вернусь весь в друзьях и в делах,

Я, конечно, спою, я конечно, спою – не пройдет и полгода.