«Теперь надо созидать»: правила жизни Петра Мамонова

• 16.07.2021, 15:09

Самые яркие высказывания музыканта и актера из интервью разных лет.

В четверг, 15 июля, в возрасте 70 лет от последствий коронавируса скончался российский музыкант и актер Петр Мамонов. Его запомнят как основателя рок-группы «Звуки Му», а также исполнителя главной роли в фильме «Остров», роли Артура в «Игле» и роли Ивана Грозного в «Царе».

Naviny.by приводят яркие высказывания Петра Мамонова о жизни и культуре из интервью разных лет.

Про семью и веру

«Мой прадед служил настоятелем собора Василия Блаженного. Он меня и тянет. Родители в церковь не ходили. Но вера — это не свечки ставить. Вера — это любовь. В моей семье все жертвенно любили друг друга [отец Петра Мамонова был инженером, а мать — переводчицей со скандинавских языков].

Мама мной очень занималась. У нас с ней случалось всякое, ссоры, она со мной не разговаривала, как я сейчас понимаю, нарочно. Когда я в шестнадцать лет хамил ей, выгоняла из дому. Холодильник заперла на ключ: «Иди работай». Меня воспитывали. К пятидесяти годам пробился хоть какой-то толк».

Про молодость

«Ненавижу нашу пьяную молодость. Это просто плен, когда попадаешь к злым силам. Все очень просто: кто кому служит, тот тому и раб. Если мы начинаем им служить, то становимся их рабами. Они говорят: «Давай наливай! Вот закинешься стаканом — и все будет хорошо». Это бес мне так говорил: «Давай, Петро, ты у нас поэт, ты тонкий. Ты у нас выпиваешь, так как тебе невмоготу этот ужасный мир. Давай еще портвейнчика!».

Про первую работу

«Я пошел работать в институт атомной энергии, чтобы откосить от армии, в отдел научно-технической информации, где стояли маленькие печатные станки. И стал учиться на печатника. Меня оттуда скоро вышибли, потому что я попутно занимался фарцовкой — обменивал русские армейские сапоги на импортные батники и джинсы. И меня «замели» за это занятие. В Курчатовском институте, который был режимным объектом, на меня какой-то полковник кричал: «Ты предал Родину!». И стучал этими сапогами прямо по столу.

Из меня родители не делали специалиста, они хотели, чтобы я вырос хорошим честным человеком, чтобы у меня были совесть, стыд, а не чтобы я «пошел в экономический».

Про первый брак и алкогольную зависимость

«Первый раз я женился в 21 год. Я умел всё. Мог штопать, стирать, убирать квартиру, строгать, пилить. Меня всему научила мама. Она рано выбросила меня во взрослую жизнь. А потом я женился. Она была моей любимой девушкой. В браке мы были восемь лет, потом я его разрушил. Я жил определенным образом. Мне было очень весело, но окружающим было страшно. …>

Я начал служить чертям. Выпивал и закусывал без меры. У дьявола задача одна — разделить. Вот он и разделил нас. Путем моего пьянства [актер злоупотреблял алкоголем и наркотиками до 45 лет]».

Про знакомых актеров

«Много лет назад на ступеньки цирка, рядом с моим Большим Каретным переулком [детство Мамонова прошло в Москве, в том же дворе, где взрослел Владимир Высоцкий], всходил в десять часов утра Юрий Владимирович Никулин. Собиралась вся пьянь Цветного бульвара, в том числе и я, и он каждому давал работу: убрать там что-нибудь, подмести. Трешничек, трешничек, трешничек из своего кармана…

После этого только шел к себе в цирк. Гениальный артист, гениальный человек. Одно его присутствие в мире этот мир меняло. Или клуб «Белый попугай», сидит Никулин, в кепоне, рыхлый старикан. А другие актеры изгаляются. Юрий Владимирович, бедный, слушал-слушал и говорит: «У меня вопрос есть один: что будет, если мужчине отрезать ноги и надеть на него юбку?» Молчание. «Колокольчик». Всё».

«Олег Иванович Янковский. Как хризантема у него был облик, как распускающийся цветок. Начались съемки в фильме «Царь» с того, что мы там выпили слегка. Ну, они слегка, Павел Семенович Лунгин [режиссер киноленты] и Олег Иванович [Янковский исполнил в «Царе» роль митрополита Филиппа], они сдержанные, а я выпил здорово. И как на Янковского понес! На следующее утро встречаемся. «Олег, прости меня!» Он: «Ничего, ничего». Можно сказать «ничего-ничего», но тень останется, а тут вообще ничего. Несправедливая, незаслуженная обида — кто он, кто я? И ничего».

Про рок-музыку

«Я не занимался рок-музыкой — я занимался самовыражением».

«Не важно, существует группа «Звуки Му» или не существует, извлекает она какие-то звуки или нет. Я ценю ее только за то, что это было честно: так мы жили, так мы думали и так мы считали нужным. Тогда все было проще. Тогда нужно было разрушить, а теперь надо созидать. Только это очень сложная штука. Потому что для созидания нужно любить, а любить сердце не научено. Вернее, может, у кого и научено, а вот у меня — нет».

Про актерскую игру

«Никаких приемов, системы Станиславского — все это туфта. Дух творит себе форму. Жить надо как следует, праведная жизнь — это когда, по словам одного монаха, чужая боль становится своей. Михаил Андреевич Глузский [советский актер] в «Живых и мертвых» вышел, посмотрел — секунд тридцать экранного времени, — и всё, не забудешь. Но посмотреть так можно не из умения — только из глубины души. А на это уходит вся жизнь».

Про смерть

«Я ничего не видел за этим порогом [в 25 лет Мамонов участвовал в пьяной драке и ему воткнули напильник в область сердца — мужчина пережил клиническую смерть и 40 дней провел в коме], но помню одно ощущение — отступила боль и наступил покой. Всё залито серым, и покой».

«Никакого Страшного суда не будет: свой суд мы творим всю жизнь. Какими умрем, такими и останемся. Если умрем в зависимостях, в обидах, это и будет нас мучить вечно. Так у пьяницы умершего: тела нет, а выпить хочется. И пить нечего, и лить некуда — вот он огонь. Страсти, не изжитые за эту жизнь».

Про судьбу и Бога

«Никакой судьбы нет, есть Господь, и есть мы. Каждый из нас собственной жизнью творит свою судьбу. Поэтому все эти утверждения «такова моя судьба», «так мне на роду написано» — это все ерунда для верующего человека. Есть четкие духовные законы. Я ни в коем случае не поучаю, а рассказываю, что я сам понял и что у меня хоть как-то чуть-чуть вышло. Я понял, что рай — это общение с Богом, а ад — это жизнь без Бога. Неважно, здесь или в загробном мире».

«Господь — он не как пастух гонит стадо хлыстом впереди себя. Он идет впереди и зовет. Кто хочет, тот идет. И этот зов Божий есть в каждом из нас».

Про стыд и сострадание

«Вот он, православный храм, вот тексты молитв. Дай-ка посмотрю, чего в них. Открыл — ба-бах! — одно место: притча о блудном сыне. Как он вернулся в свой дом, обнял отца, а тот ему все простил, и перстень на руку, и заколол тельца. Думаю, блин, вот я такой же козел! Пойду к Отцу, упаду перед Ним на колени.

Пробило меня сильно. Стыдно стало: ничего для других, всё себе, себе, себе…

«Испытывать сострадание — это мы еще умеем. Можем посочувствовать тому, кто безрукий. А вот попробуйте сорадоваться. У меня сосед дом построил. Была халупа, а он туда труды вложил, башенки сделал. У нас обычно как: да чтоб у тебя все обвалилось. А я радуюсь. Местность-то украсилась. И хорошо, пусть. Говорю: «Герман, какой у тебя дом прекрасный!» А человеку же мало чего надо. «Да?» — спрашивает. И плачет».