«Благородные разбойники» по-белорусски
- 12.08.2023, 15:15
Многие из них оставили след в мировом искусстве и литературе.
Едва ли не в каждой стране мира есть свои знаменитые «романтики с большой дороги». О ком-то со временем позабыли, а кого-то обессмертили в литературе и даже в кино. Были свои «народные разбойники» и в Беларуси, пишет smartpress.by.
Человек, вдохновивший Пушкина
Все знают имя Владимира Дубровского, благородного мстителя из одноименного романа Александра Пушкина. Но не каждому известно, что прототипом литературного героя стал Павел Островский из Беларуси. Поставщиком реальных сюжетов для Пушкина был его друг Павел Нащокин, имение которого было в Витебской губернии. По воспоминаниям жены Нащокина, именно он и сообщил литератору историю дворянина Павла Островского.
В авторской версии роман так и должен был называться: «Островский». Пушкин пишет Нащокину 2 декабря 1832 года: «Честь имею тебе объявить, что первый том «Островского» кончен и на днях прислан будет в Москву на твое рассмотрение…». Но поскольку книга была издана уже после смерти автора, редактор дал ей новое имя: «Дубровский».
Мститель из Рованичей
Реальный Павел Островский родился в деревне Рованичи Минской губернии. Островскому, как и герою пушкинского романа – было 22 года. Как и литературный Дубровский, его прототип лишился своего родового имения в ходе судебной тяжбы. У пушкинского Дубровского документы на право владения Кистеневкой сгорели во время пожара. А у настоящего Островского бумаги на имение Оржехновичи Витебской губернии – пропали во время войны 1812 года. И Павел Островский, проиграв тяжбу в суде, так и не смог вступить в наследство своим родовым имением.
После чего собрав вокруг себя разбойный отряд, он принимается мстить за нанесенную ему обиду, нападая на помещиков и чиновников. Арестован же Островский был в доме у помогавшего ему помещика Помарнацкого, где скрывался под видом учителя. А в романе Пушкина Дубровский также в качестве гувернера появляется у своего врага Троекурова.
После ареста Павел Островский был доставлен в Витебск, потом в Псков, закованным в железные кандалы. Но бунтарь Островский сумел перепилить оковы и бежать. После чего дальнейшие его следы теряются.
Биография Павла Островского сохранилась в Центральном государственном историческом архиве БССР (ныне – Национальный исторический архив Беларуси), ее разрозненные части свел воедино минский литературовед Игорь Степунин.
Юность атамана и папиросы с опиумом
А в начале XX века на Гомельщине гремело имя лесного атамана Александра Савицкого. Родился Савицкий в 1888 году в соседнем c Гомелем Новозыбкове в семье мелкого чиновника, возможно – тоже из разорившейся шляхты. Отец умер от туберкулеза, когда мальчику было всего 13 лет. И Шура Савицкий рос, предоставленный самому себе. С детства он зачитывался приключенческими романами, а в уличных похождениях всегда выступал в роли вожака.
Савицкий не был лишен и артистических способностей, умел гримироваться и любил изображать Тараса Бульбу, Стеньку Разина или Емельяна Пугачева. Еще юноша писал стихи, в том числе – и сатирические вирши на начальство своего реального училища.
Уже учащимся Савицкий присоединяется к Полесскому комитету РСДРП (большевиков) с центром в Гомеле. В 1905 году полиция арестовала типографию комитета, и Савицкий взялся за организацию побега типографа Юровицкого.
Охрану тюрьмы решили «выключить» с помощью папирос с опиумом. И уже вскоре Юровицкий, переодетый в женское платье, покидал Новозыбков.
Идейные партизаны
Однако вскоре тактика социалистических партий начинает казаться Савицкому слишком «умеренной». Он отходит от Полесского комитета, и сколотив вокруг себя группу удальцов, начинает вершить справедливость по-своему. К Савицкому присоединяются такие же отчаянные парни с клинцовских фабрик, а затем – молодые пролетарии из Гомеля, Стародуба, Новгород-Северского.
Савицкий с товарищами считали себя идейными «партизанами». У них была программа и устав. Например, членам организации Савицкого запрещалось употреблять спиртное и заводить связи с женщинами. В плен же сдаваться не рекомендовалось, предлагалось лучше застрелиться. Легко раненных товарищей нужно было спасать, а вот тяжело раненых – добивать, «ибо их все равно ожидает виселица».
Также запрещалось напрасно проливать кровь, а оружие разрешалось употреблять только в «крайности». А еще в уставе говорилось: «Помнить всегда, что мы не разбойники-бандиты, как зовут нас правительство и власти, а действительные партизаны… и защитники народа».
И устав «лесного братства» соблюдался жестко. Когда один из двух примкнувших к Савицкому студентов из Петербурга, некто Филоненко, присвоил себе часть экспроприированных денег – его расстреляли. А вот второй студент был окружен полицией – и подорвал себя бомбой.
Атаман-артист
Часть имущества, захваченного при налетах на помещиков, Савицкий раздавал крестьянам. Селяне считали легендарного атамана своим заступником, укрывали Савицкого и его людей, и предупреждали о появлении полиции. Люди верили, что он заговорен и неуязвим для любого оружия. Конечно, это было не так – при штурме усадьбы помещика Дубянского последний отстреливался из пулемета, и шальная пуля выбила Савицкому три зуба. А еще из уст в уста передавали и рассказы о том, как атаман обводил полицию вокруг пальца, перевоплощаясь то в торговку на базаре, то в церковного служителя. Пригодилась, видимо, художественная самодеятельность Савицкого в реальном училище.
Но постепенно кольцо преследования вокруг дерзкого атамана сжималось.
Смерть в Красном
Жандармский офицер Павловский неоднократно допрашивал задержанных сподвижников Савицкого с пристрастием - избивая их кулаками, пудовой гирей и специальной нагайкой. Но так и не смог ни от кого добиться, где скрывается «полесский Робин Гуд». Расколоть одного из арестованных удалось другому «шерифу Ноттингемскому» - гомельскому исправнику Мизгайло.
В апреле 1909 года Александр Савицкий налетел на имение «Борки» арендатора Цирлина, жестоко притеснявшего местных крестьян. По подозрению в участии в налете был задержан крестьянин пригородной гомельской деревни Прудок Кабков, ранее проходивший по делу о нападении на поезд. Но на этот раз допроса у известного своей свирепостью исправника Мизгайло подозреваемый не выдержал - и выдал убежище Савицкого.
Савицкого вместе с двумя товарищами «накрыли» ранним утром 29 апреля 1909 года в деревне Красное под Гомелем. Компания спала в гумне у крестьянина Ивана Пенязькова. Бой с полицией шел четыре часа. Окруженные несколькими десятками стражников, «благородные разбойники» решились на отчаянный прорыв, но силы были неравны: Савицкого вместе с учителем из Екатеринослава Денисом Абрамовым убили при попытке скрыться в лесу, а бывший аптекарский ученик Залман Гуревич застрелился сам.
Хозяина дома Пенязькова отправили на каторгу, его сестра – сошла с ума от пережитого.
Жизнь после гибели
Чтобы убедить крестьян в гибели их защитника, снимки убитого Савицкого и его товарищей были опубликованы в прессе. Но простой люд на Гомельщине еще долго верил, что их легендарный атаман не погиб.
Полиция тем временем продолжала методично добивать оставшихся «хлопцев Савицкого». Кому-то удалось скрыться, кто-то покончил с собой, не желая сдаваться полиции, кого-то казнили или отправили на каторгу.
Уцелевшие и выжившие на каторге члены организации Савицкого после революции 1917 года, в основном, перешли на сторону Советской власти. А некогда «лесной брат» Шубов – даже стал директором завода в Калинковичах.
Как и Островский-Дубровский, Александр Савицкий также стал литературным героем. Уже вскоре после его гибели в одной из гомельских газет была напечатана пьеса «Смерть Савицкого».
Похоже, что атамана лично знал известный в то время журналист А.А. Сигов, также опубликовавший о нем очерк в журнале «Исторический вестник». Затем русский писатель Леонид Андреев создал об Александре Савицком роман «Сашка Жегулев».
Автор детективов П. Орловец (Петр Дудоров) написал книжку «Три героя», одним из которых был атаман «лесных братьев».
О Савицком уже в наши дни писал в своей книге «Далучэнне» белорусский писатель Владимир Мехов. А драматург Иван Чигринов – сочинил о нем пьесу.
В селе Красном под Гомелем еще долго сохранялась могила Александра Савицкого, а в местном школьном музее – был собран альбом, посвященный «полесскому Робину Гуду».